–С этого момента во всём Городе осталось только двое Верных Ему… Я вырос без отца, и всю свою жизнь искал его. И не находил ни в ком из людей. А потом Он нашёл меня. И после признания мною Его своим Отцом Небесным, Он мне даровал сразу двух земных отцов… Но как ненадолго! – тяжело, глубоко вздохнул Александр.
–Ой, Саша, не надо! Пожалуйста! А то я сейчас опять разревусь, – прижалась к мужу Полина.
–Ну, тогда я тоже составлю тебе компанию. Разревусь громко, громко. Тото смеху будет, такой большой дяденька и плачет, – попытался шуткой успокоить, готовую расплакаться, жену, через силу улыбающийся крупный седой мужчина.
–Ладно, ладно! Тогда не буду!" – с готовностью закивала головой Полина, – не хватало еще, чтобы мы сразу же!, в начале путешествия стали всеобщим "посмешищем". На нас и так весь корабль как на дурачков косится. С такой "оравой" детей, в начале зимы, в такую даль…
—Доченька наша! – одновременно выдохнули старики, покосившийся на Фаддея Апполос "спросил":
–Помнишь…
Возмущённо хмыкнувший в ответ сородитель "ответил":
–А то! Забудешь пожалуй такое!
[«Что мне делать?! Что мне делать?! Она же умрёт! И ребёнок который в ней умрёт! Фаддей! Неужели никого нельзя найти из лекарей?! Найди, прошу тебя! Не как слугу! Как друга!», метался по богато и изысканно убранной комнате Могущественный Богач. Привычно полусогнутый, смотрящий на своего хозяина исподлобья Тайный Советник и Телохранитель, проворчал: «Тот, который только что ушёл – самый лучший во всей Малой Азии. А он и то убежал в ужасе, как помешанный. Он до последнего не мог поверить, что она действительно беременна! Ладно, хоть повитуха до сих пор здесь, толку, конечно, от неё никакого, но хоть Шема там сейчас не одна мучается, хоть успокаивает она её». Вскинувший руки к небу Апполинарий завопил: «Вот именно! Мучается! Единственная женщина, которую я смог по-настоящему полюбить! И единственная, которая забеременела от меня! Ведь скольких я их "передолбил", сколько семени в них поизливал! Ни одна! Ни разу! Даже намёка не было! А она сразу же! С одного раза! Видимо на самом деле их иудейский бог…» Поморщившийся недовольно Фаддей, перебил своего хозяина: «Да ну причём здесь её бог! Но тебя я до сих пор не понимаю. Ну, понравилась она тебе за свою красоту необыкновенную. Ну, влюбился ты в неё постепенно. Но ты же видел, как у неё бёдра от полученной в детстве травмы покалечены! Зачем было?! Не мог свою похоть на другую "сбросить"?! Трудно, что ли было удержаться?» Рванувший на жирной груди затрещавший, разрывающийся пурпур, несчастный взвыл: «Да не хотел я этого делать!!! Правда – не хотел!!! Она сама – так ко мне приласкалась! Не устоял я! До сих пор сам себя за это ненавижу! Вот её сейчас не станет, как мне дальше жить?! Без моей Шемы?…, красавицы моей?…, отрады глаз моих…» Истерично-бабьи