Да и имели ли европейцы моральное право кого-то учить? Разве две подряд мировые войны не свидетельствовали, что дикость продолжает существовать внутри любого, на взгляд самого цивилизованного народа? Опять-таки, было красиво и романтично полагать, что простолюдины, освободившись от императоров, королей и царей, создадут новое, прекрасное общество, однако практика доказывала обратное.
От таких мыслей Эрвин совсем помрачнел, в какую-то секунду он не видел никакой перспективы, ни для себя, ни для мира, и поэтому весьма обрадовался, услышав вдруг за спиной энергичный мужской голос:
– Ах значит вы не уехали?
Обернувшись, Эрвин увидел, что со стороны соседнего дома над забором появилась чья-то голова.
– Нет, еще не уехал, – подтвердил он догадку соседа.
– Меня попросили кормить пса. Теперь вы с этим справитесь сами?
– Да, беспокоиться по поводу пса вам действительно не стоит, – заверил Эрвин и указал в сторону Цезаря, сосредоточенно следившего за жужжащими над мордой мухами. – Только что по-братски разделили кусок колбасы.
По-братски, словно СССР и Конго, хотел он добавить, но в последнюю секунду спохватился – политические ассоциации в стране, хозяин которой только что бранился в Нью-Йорке, не приветствовались.
Вместо этого словно само собой с уст сорвался вопрос:
– А вы не знаете, где живет эта дачница, которая каждый день проходит мимо?
– Дачница?
– Ну да, знаете, с такой темной пышной шевелюрой. Хотел ее поблагодарить, во время шторма она помогла мне выбраться из волн.
– С шевелюрой?
Слово явно не входило в лексикон соседа.
– Да, с черными волосами.
– Да это же племянница Багдасаровых! Их дом выше, номер девятнадцать.
– Вдруг вы даже знаете, как ее зовут?
– Как зовут? Вроде слышал. У Чехова, по-моему, есть такой рассказ. Кто-то висит у кого-то на шее.
– Возможно, Анна?
– Именно, Анна! Правда, кажется, это был не человек, а орден.
– Ну да, кому же надо жену на шею вешать, – засмеялся Эрвин.
Сосед не сразу понял шутку, а когда понял, смеялся долго и со вкусом. Затем он пропал – наверно, отправился кормить свиней, ибо скоро с той стороны раздался радостный хрюк.
– Анна, – повторил Эрвин про себя, – Анна.
Падчерица Германа, единственная, оставшаяся на родине, носила такое же имя, и он посчитал это хорошей приметой.
Глава вторая
Первичные потребности
Убрав со стола и помыв посуду, Эрвин задумался. На этот раз он наелся, но относительно будущего царила неясность. До сих пор за продукты отвечал Контра, властно отвергавший попытки Эрвина участвовать