Своим порядком идут тягомотные многомесячные процедуры в Сенате и Высших судах страны. Все голосовавшие за импичмент парламентарии получают предложение: за семизначную сумму свой голос отозвать. Десяток иуд его принимает. Но несколько десятков из числа голосовавших против переходят на нашу сторону.
Спикер Палаты заявляет о своей отставке. Его место по регламенту занимает Клава.
Наружка облепляет ее и всех наших, как мухи липкую ленту, преследует открыто, внаглую. Принимаем решение: Клава, Последнев и Сонокотов поселяются в своих кабинетах и из Палаты не выходят ни под каким видом.
На «Мосфильме» дотла выгорает павильон, где снимается Толя Горский. Продюсоры, которые до сих пор за него дрались, рвут с ним договора.
Импичмент объявлен. Президент отказывается сложить свои полномочия. В Москве и губернских центрах ЭРОС выводит на улицы своих сторонников, к нам присоединяются коммуняки, часть маргиналов и невесты во главе с Маргаритой Куцей, то ли искренне, то ли по расчету переметнувшейся на нашу сторону. Национал-автомобилисты выезжают на улицы, за гудками «жигулей» всех моделей и возрастов не слышна человеческая речь. Из супермаркетов исчезают крупы, спички и соль.
Военные заявляют о своем нейтралитете.
Владлен Красноперский на вертолете добирается до Моршанска, подымает полностью укомплектованную Моршанскую дивизию ВДВ и с развернутыми знаменами – маргиналов-охлократов и полковыми – ведет ее на Москву.
Дивизия походным маршем проходит Воронеж, Липецк, Тулу, Каширу, Домодедово. Она уже на МКАДе. Выбрасывая облака сизого дыма, передовые машины втягиваются в Ленинский проспект. Минуют площадь Гагарина, идут по Якиманке. Они уже у недавно восстановленного, сверкающего свежей импортной краской Манежа…
Все эти месяцы, недели, дни, часы, минуты я был рядом с Клавой. А когда было принято решение из Палаты не выходить, стал Клавиным камердинером, поваром, горничной, единственным связующим звеном с городской квартирой. Я следил за тем, чтобы Клава вовремя поела, чтобы у нее всегда была зубная паста и необходимые ей кремы для лица; не доверяя буфету, сам готовил для нее кофе и заваривал крепкий чай, ездил домой за ее бельем и платьями. Мою машину наружка, естественно, знала, за мной всегда следовал «хвост», а для меня было хорошим развлечением уйти от него по столичным улочкам, переулкам и проходным дворам. Впрочем, удавалось это не часто, но меня ни разу не задерживали. Видимо, Клавины лифчики их все-таки не интересовали. До этого дело не дошло.
И вот настали последние