Фиона открыла глаза, но она была не в своей комнате, не в своём доме. Это была маленькая тёмная комнатка со старой лампой на потолке вокруг которой кружили несколько мошек. Как бы ей сейчас хотелось, чтобы её разбудили, окатили водой, и она бы проснувшись от этого увидела довольное лицо Эльзы и обескураженные её поступком лица молодых служанок. Она закрыла глаза и снова открыла их. Затем снова открыла и закрыла. Всё еще эта маленькая комнатка и всё еще эта старая лампа. Прикоснувшись рукой к левой стороне своего лица, она нащупала бинты и боль, которая скрывалась за ними. Вытащив иглу капельницы из руки, она села на край кровати. На маленькой тумбочке возле её кровати лежало зеркальце, будто издевка для неё: «Посмотри на себя, не бойся», смеялось оно. Фиона знала, что она там увидит, но чувство, надежда, что всё это всего лишь страшный сон, из которого всего лишь нужно вынырнуть всё ещё не покидало её. Взяв зеркало в забинтованные руки и наконец взглянув в него реальность окончательно закрепилась в её сознании. Внезапно в зеркале появилось его хохочущее лицо, Фиона со злостью кинула зеркало в стену и от бессилия заплакала, закрыв лицо руками.
Дверь в комнату отворилась и в ней показалась девушка в одеждах монахини, на вид её было лет двадцать пять-двадцать семь. Она была чуть выше Фионы, на её лице красовались две ямочки, маленький нос и глаза рубинового цвета. Фиона почувствовала в ней привлекающую опасность, скрытую за фальшивой теплотой, которая могла оказаться настоящей. Противоречие на противоречии. Казалось бы, эта внешность обманывает всех даже её хозяйку.
Девушка посмотрела на Фиону, затем на разбитое зеркало у стены, затем снова на Фиону:
– Ну не так уж всё и плохо, милая. Они ведь могли снять всё лицо. – сказала она мягким голосом и пошла к окну и раздвинула шторы. – Раз уж ты очнулась я приготовлю завтрак на всех. Тебе нужно поесть. Самой. Доктор, наверное, запретил бы тебе подниматься, но его здесь нет, а я не доктор. Так что делай что хочешь. Свежая одежда – вот здесь в ящике. Твою старую мы выбросили она вся была порвана. Кстати брошка-пчёлка тоже там, мало ли вдруг ценная. И если решишь выйти, то святой отец во дворе. – у монахини явно не было времени все ей разжёвывать.
Она вышла из комнаты. Фиона была немного шокирована, ей не дали вставить не слова, не объяснили где она находится. Ясно что в церкви, но где? Для начала нужно одеться. Это далось ей с трудом, руки будто не слушались её, а в пальцы отдавала острая боль, когда она застегивала пуговицы. Она не помнила, когда успела их повредить, но все руки были забинтованы от кистей до плеч. Кое-как надев на себя рубашку, юбку и свои сапоги, которые избежали участи быть выброшенными, она была готова выйти из комнаты. Или всё же остаться здесь? Надо всё обдумать.
Да чего тут думать? Они мертвы. Все они. А она жива. Жива и черт знает где находится. Всё тело болит, а на душе ещё хуже. Хочется залезть обратно в кровать и не вылезать пока всё не заживёт. Но заснуть она не сможет. И вряд ли всё теперь когда-нибудь заживет.
«Надо взять себя