для чего мне револьвер (нет, не спросят?). Вообще, оправдание у меня нашлось бы, я же жил в подвале, а решетки, если помните, с наших окон товарищество убрало, скажу: «Боюсь разбойников», – может, и поверят – но там еще какие-то справки, как мне казалось, следовало предъявить, что не состоишь на учете там-то и там-то, и тратить на это время не хотелось. К тому же, у меня совершенно отсутствуют милитаристические наклонности, с отвращением вспоминаю, как орудовал оружием (замечательный пассаж, неправда ли?) на занятиях по военной подготовке, в университете. Я попал в одну группу с двумя ярыми националистами, советскую армию они ненавидели, но университет закончить хотели, а это без военной подготовки – никак; однако если бы вы видели, с каким упоением они разбирали и собирали автомат Калашникова, для них вражеский! А мне от одного прикосновения к оружию становится мерзко на душе. Из всей военной подготовки я запомнил лишь два эпизода, но пересказывать их не буду, так как по сути своей они – постмодернистские, а это направление в литературе я люблю даже меньше, чем ружье. Хотя я понимаю, для чего сие последнее нужно, для чего вообще нужна война. Совсем не для того, чтобы убивать других! Мужчинам нужна война для того, чтобы умереть. Они не знают, что делать со своей жизнью, у них нет занятия, или оно противное, бессмысленное, как бессмысленна почти вся наша цивилизация – а поскольку покончить с собой трудно, то они и надеются, что кто-то их убьет и избавит от мучений. Но воевать я не пошел бы даже если бы было куда – не в Донбасс же? – и, единственное, на что, в смысле внешней агрессии, мог рассчитывать, это нападение на меня во время моих вечерних прогулок. Увы, жизнь в Таллине безопасна, и если кто-то и беспокоит на улице, то лишь затем, чтобы попросить прикурить – последним я начал отвечать весьма вызывающе: «Не курю и вам не советую», – но они меня все равно бить, тем более убивать не стали, наоборот, застеснявшись удалялись, что показывает, как многое в нашей жизни можно улучшить, если всегда говорить то, что ты думаешь. В советское время хватало хулиганья, но потом появились мобильные телефоны, вызвать патруль стало легче легкого, и шпана испарилась. Рипсик, боявшаяся за меня, и та очень скоро успокоилась, и если за что-то волновалась, то только за то, чтобы я не попал под колеса – мне нравилось дразнить судьбу и переходить улицу в неположенном месте. Теперь я стал еще решительнее, на зебру вступал даже тогда, когда приближающаяся машина развивала безумную скорость; но они ныне все такие законопослушные, сразу тормозят. Сам я, не в пример им, нарушал правила дорожного движения при каждом удобном случае (мне было без разницы, какой там цвет в светофоре, я что, слепой, не вижу, едет кто-нибудь или нет), чем пугал других пешеходов, добросовестно застывших на тротуаре совершенно пустой улицы.
А еще – если вернуться к револьверу – я подумал, что обычно ведь стреляют себе в голову – и этого я точно не хотел, так как голова, или, точнее, мозги – моя единственная ценность. Ну как я буду без мозгов, когда (если)
