Как хорошо на свете жить!”
Состояние торжества, состояние полета, удачи, жизнеутверждения. Душа пела “Карамболину”! Мелодия исходила из внутреннего состояния ликующего.
“Карамболина! Карамболетта!
Ты сердце каждого пленишь!”
Это тот самый момент, когда хочется обнять и перецеловать всех девушек на свете.
“Карамболина! Карамболетта!
Весна надежды и любви!”
Тонкое чувство не оставляло Ника Друнина ни на секунду, когда он с сумкой, перекинутой через плечо, возвращался в свою квартиру из Космического Центра.
“Какие красивые, нарядные девушки, особенно вот эта!” – изумился Ник, толкаясь в переполненном вагоне метро. Девушка удивляла множеством заколок в тугих темных волосах. Он неотрывно наблюдал за ней уже две остановки – время было. Немного смущало впечатление того, что зажатая со всех сторон согражданами, она не то что стояла, а словно висела, пытаясь сохранять равновесие.
“Карамболина! Карамболетта!
Ты пылкой юности мечта!”
О перегруженности московской подземки ходили легенды. Как и раньше, так и сейчас. Об этом не хотелось думать, в это не хотелось верить, но после трехлетнего отсутствия Ника на Земле ничего не изменилось, и реальность была выше его. На станциях, как и в те прежние времена, торопливо выскакивали люди, и можно было бы легко вздохнуть, но не тут-то было, как уже волна новых пассажиров, вливаясь в вагоны и выбирая все свободные пустоты в салонах, напирала на двери и на стенки еще сильнее.
Эта девушка всё еще стояла рядом, и грудь её упиралась Нику в плечо. Вагон мерно покачивался и не мудрено, если кого-то эта колыбель не усыпила бы.
И девушка сладко зевнула.
Так хорошо, широко, презабавно. И настолько вальяжно, что позабыла за этой немудреностью прикрыть рот ладошкой, возможно потому, что руки были стиснуты со всех сторон. Кровь в такой сутолоке отливает от мозга, сказываясь на мыслительных процессах, и приливает к ногам.
Как красив был её профиль с раздвинутыми губами – право он чего-то дорогого стоил!
Зевок для красивой девушки, что её длинные ноги в походке, ничего кроме трепетного восторга не вызывает, и её белые ровные зубки без намека на кариес и подрагивающий язычок, затаившийся в глубине рта как зверек – зрелище для настоящих гурманов.
Нику показалось, что зевок застыл, как кадр в остановившемся кино, и длился как минимум минуту. Не по часам, – он не смотрел на часы – а по ощущениям, странным довольно-таки. Он наблюдал все стадии зевка, весь его фискал, оскал, всю его физиологическую фиксацию от фазы раскрытия до фазы закрытия рта. Сначала рот приоткрылся чуть-чуть, настороженно, как розовая раковина моллюска, и входящий поток воздуха раскрывал рот все больше и шире, пока он не достиг максимальной своей амплитуды, в глубине которого была Маракотова бездна. Казалось, девушке потребовалась целая вечность, чтобы распахнуть рот и поразить Ника широким браслетом из жемчужных зубов. И Ник заглянул дальше внутрь в Маракотову бездну, в гортань, которая в следующий момент захлопнулась шторкой из тонких чудных алых губ.
Однажды зевок большей силы Ник наблюдал в зоопарке, эффектный и непринужденный, у гиппопотамихи. С раскрытой пастью та застыла на продолжительное время, словно специально позировала. Прилетела птичка каркандил1, и все эти двадцать минут возилась, перелетая с зуба на зуб.
Девушка пребывала в утренней сонливой задумчивости, и Ник молил судьбу повторить этот изумительный по красоте кадр, стать той самой птичкой, которой он захотел попорхать у неё во рту.
Ник был услышан всевышним раньше, чем ожидал.
Это был другой зевок, другой силы, другого ракурса, когда рот раскрылся от входящего потока воздуха, и вдыхание было как бы непроизвольно удлиненным.
Полная естественность без всякой натяжки и искусственности!
Девушка не следила за быстротечностью зевка и отдалась во власть его ленивой раскрепощенности.
Странная и неожиданная перемена произошла в Нике при виде медленно раздвигающихся губ. Мысль была мимолетная, предательская, провокационная, шальная, озорная. Она пронзила его, затуманила голову, облекла в желание и подтолкнула к действию.
И Ник не удержался.
“Карамболина! Карамболетта!
Ты – королева красоты!”
Он быстро приник ко рту девушки своими губами и сделал чмокнувший сосущий глоток. Ему показалось, что мгновение длилось дольше, чем самые долгие годы своей жизни. Затем оторвался и отвернулся, как ни в чем не бывало, для виду прикрыв веками глаза, ожидая, что девушка сейчас озвереет, взорвется от оскорбления, от кощунства заслуженным гневом праведницы, не простит надругательства, и разрешится, по меньшей мере, одной пощечиной.
Ник приоткрыл глаза. Очень странное дело, от девушки ни крика, ни