Дверь из черного металла хлопает, оставляя героиню с другой стороны.
Хороший фильм должен показывать нам чувства героев при помощи отличительных черт.
Как эта штука про «синие занавески», где иногда, в произведении какого-то автора, возникают синие занавески, которые все трактуют по своему. Но иногда синие занавески – лишь синие занавески, и здесь, внешний лоск двери, черные угги, черная куртка – лишь черная куртка.
Да и мне не нужно, чтобы мне подсказывали её чувства, в отличии от остальных зрителей, я и без того догадываюсь о них. Иногда достаточно пережить подобное событие, чтобы полностью сочувствовать какому-то герою в фильме.
Правда Аню мне абсолютно не жаль. Но это не значит, что я её не понимаю.
– Ты не хочешь объяснить мне, что за внезапный приступ истерики только что был? – Теперь ребята стоят в лифте, где Женя пытается завязать свои скользкие шнурки, предварительно обмотав их вокруг лодыжки, потому что иначе они слишком длинные.
Я понимающе усмехаюсь.
– Я не хочу об этом говорить. – Голос девушки звучит неприязненно и слегка истерично, на словах «не хочу» она делает ударение, выделяя их среди всего остального предложения. Потому они звучат отрывисто, выделяясь на фоне блеклого «говорить».
– Не кипятись. – Женя, успокаивающе проводит по её предплечью и оставляет свою ладонь лежать там, пока Аня не дергает плечом и не скидывает её вниз и его рука виснет безжизненной плетью.
Взгляд выражает полное недоумение, но я знаю, что через пару-тройку минут, если это недоумение не убрать, то он станет взбешенным.
– Я и не кипячусь, просто она перегибает палку с этим своим «всезнанием». – Девушка делает в воздухе символ кавычек, чтобы было понятнее, что она имеет ввиду.
Герой отрезвляюще смотрит на неё, делая ещё одну попытку взять её за руку, на этот раз, успешную.
Камера фокусируется на их руках в тот момент, когда тонкие девичьи пальцы доверчиво сжимают крупную мужскую ладонь.
Я наблюдаю за этим, чувствуя, что духи «Красная Москва», пропитали не только окружающее пространство, но и мою одежду полностью. Не удивлюсь, если потом я не могу отстирать их запах, и мне придется выкидывать свою единственную парадную рубашку, вместе с брюками, потому что ходить так, словно я искупался в чане с парфюмерной косметикой пятидесятых годов – мне абсолютно не хочется.
Я вообще придирчив к запахам, но здесь выбирать не приходится, поэтому я лишь закрываю нос рукой, вдыхая абсолютно идеальный запах своего стирального порошка и пытаясь сосредоточиться на нём, чтобы не сдохнуть от удушья.
Молодые люди, на экране, шагают по месиву из грязи, снега и реагентов. Рукава их курток соприкасаются, и нам видно, что рука Ани находится в кармане главного героя, где он крепко сжимает её ладонь, это видно по тому, как оттянута ткань.
На улице уже горят фонари, заливая все бледноватым, оранжевым цветом. В свете обычных, белых ламп, снег слегка искрится и отблескивает