Никита сидел на пригорке в позе Голлума. На корточках, сильно ссутулив тощую спину и опустив голову. Он обнаружил, что руки и ноги у него вытянулись и покрылись фиолетовыми трупными пятнами. Кожа посерела и сморщилась. На голове почти не осталось волос, а те, что остались, свисали тонкой, свалявшейся паутиной. Слева от него стоял древний склеп, стены которого поросли мхом, а кованая решётка на входе была сорвана и валялась на земле.
Справа, на периферии, примерно в полукилометре, из дымки выступали призрачные контуры циклопической башни, уходящей верхушкой в самое небо. У подножья башни виднелся небольшой, аккуратный садик с кустиками, деревцами и живой изгородью.
Внезапно тишину нарушил шорох. Шёл он из недр склепа с сорванными воротами. Никита всмотрелся во тьму и увидел мужчину. Тот выбирался из гроба, цепляясь руками за его стенки. Трухлявое дерево ломалось под его пальцами, когда он пытался вылезти, стараясь не упасть. Послышалась негромкая брань.
Небо сгустилось, и теперь аквамарин отливал тёмно-синим цветом с нотками болотной зелени. Неприятный, мерзкий свет превратил кладбище в психоделический трип наркомана.
Мужчина наконец-то выбрался из гроба, разломав его почти до основания. Отряхнулся и вышел из склепа, с благоговением смотря на простирающуюся перед ним панораму тоски и шизофрении. Никита понял, что это Иисус. Таким его изображали на распятии, на иконах и в иллюстрированных библиях. Мужчина средних лет с окладистой бородкой, каштановыми волосами до плеч и с каким-то странным, восхищённым блеском в голубых глазах. Или глаза были карие, Никита не смог рассмотреть, слишком далеко сидел. Свободное одеяние, кажется, оно называлось риза или хитон, на Иисусе было в бурых заплесневелых пятнах. Местами порвана, видимо, когда он выбирался из гроба, зацепился за острые края, а местами ткань просто обветшала и протёрлась. В волнистых волосах застряли труха и щепки.
Никита осознал, что Иисус мёртв. Давно уже. Нет, не так. Исходя из Ветхого завета, его убили больше двух тысяч лет назад, распяли на кресте, он воскрес и отправился… куда? Неизвестно, возможно в свой небесный дом к отцу. Но здесь, в этом месте, и речь сейчас идёт не о погосте под неприятным небом цвета тёмного аквамарина, а скорее о неком домене, он жил когда-то. Жил, вероятно, человеческой жизнью, а потом умер ею же. Его похоронили. Он восстал.
Эти знания появились в голове Никиты, и он уже давно не задумывался, кто их туда поставляет. Слишком страшно было узнать правду. Он просто сидел на холмике всё в той же позе Голлума и смотрел. Наблюдал, как мёртвый Иисус медленно бредёт по кладбищенской дорожке, между надгробий и распятий, обводит всё мерзкое окружение благоговейным взором и улыбается. Сквозь его посеревшие губы виднеется щербатый рот. Двух передних зубов не хватало, остальные гнилые и почерневшие. Он мёртв.
Иисус разводит руки в стороны ладонями кверху. Рукава хитона свисают лохмотьями.
«Встань и иди! – громко говорит он. – Встаньте Все и идите за мной!». Голос слегка надтреснут, словно голосовыми связками давно не пользовались.
«Встаньте братья!»
Иисус не прекращает движения. Он идёт прямо, приподняв голову с руками, разведёнными в стороны, и голос его крепнет.
«Встаньте Все, братья мои и следуйте за мной!» – при слове «мной» он натужно кашляет и чуть сгибается, держась за живот.
Ничего не меняется. Кладбище по-прежнему безмолвствует в омерзительных тонах тошнотворного аквамарина. Никита сидит, молча наблюдая, как мёртвый Иисус останавливается и начинает удивлённо оглядываться.
«Почему…?» – растерянно бормочет он. Смотрит на свою грязную, ветхую ризу, с недоумением проводит по спутанным волосам.
«Что происходит?» – в его голосе появляются нотки возмущения, и только теперь он обнаруживает Никиту. Глаза то ли голубые, то ли карие, зло смотрят на тощее, сморщенное существо на пригорке.
– Что случилось? – требовательно спрашивает он.
– Случилось то, что ты умер. – Отвечает Никита. – Никого ты уже не поднимешь из могилы сын бога. При жизни ты был некромантом, после смерти же ты бессилен.
– Я не могу умереть! – яростно кричит Иисус и делает угрожающий шаг в сторону пригорка, но вдруг останавливается, словно наткнувшись на невидимую стену. Лицо его меняется. Теперь он задумчив. – «Действительно… я не осознаю, что сам мёртв. – Бормочет он. – Мы проиграли».
Никита смотрит на него, ожидая конечной фразы. Информация или знание того, что она сейчас прозвучит уже в его голове. И она звучит.
– «Мы проиграли, – говорит мёртвый Иисус. – И даже наш прощальный дар под угрозой»
Аквамариновое небо над головой чернеет так внезапно, что кажется, кто-то щёлкнул выключателем. Исчезли надгробия, кресты, дорожки, всё кладбище. В кругу мёртвого, серого света в мире сплошной темноты остался холмик с сидящим