Всё – раньше срока почему-то!
И вдруг встревожилась душа:
Наверно, августу минуты
Часы отмерили, спеша.
Но как сдержать мне эту пору,
Когда в полёте журавли
И от дождей все ярче горы
Синеют кедрами вдали?
И я несусь по небосводу
С многоголосой стаей птиц,
Любя Урал и в непогоду
Любовью верной, без границ.
В роще
Сезон уже не дачный,
Но всё ещё грибной.
Пронизан лес прозрачный
Насквозь голубизной.
То ветреная осень,
В стога сметав траву,
Велела рощам сбросить
Всю жёлтую листву.
Стоят теперь берёзы,
Надеждою полны,
Что лютые морозы
Им будут не страшны —
Укроют снегопады,
А там уж после сна
В зелёные наряды
Оденет их весна.
А я укрою грузди,
Сухой листвой шурша.
И светло-нежной грустью
Наполнится душа.
В час прибоя
(Стихи на мелодию с лёгким восточным акцентом)
Выйду
В час прибоя к морю,
Где с тобою мы кормили чаек,
Что клевали на лету.
Брошу вдаль взгляд печальный
И опять час прощальный
Проведу с тобой в порту.
Постою у берега,
У вспененной воды,
Где, ступая бережно,
Искал твои следы.
Без тебя теперь я маюсь,
Сам не свой бреду туда.
Буду верить, что расстались
Мы с тобой не навсегда!
Что придёшь ты на то место
Так же летом, через год,
Но не гостьей, а невестой,
И твой белый теплоход
Ждать тебя уже не станет.
Возле пирса протрубя,
В синеве морской растает
Без тебя.
В ясный, солнечный день
Многолюдна лесная поляна. В разгаре весна, на берёзах в зелёной листве звонко перекликаются разные птицы.
Ясный, солнечный день – впору копаться на садовых участках, а мы все здесь, у могилы. И не потому, что покойный был нашим начальником. Человеком он был, добрым, отзывчивым, справедливым. Все водители, свободные от маршрутов; многие даже с семьями, приехали проститься с Иваном Семёновичем. Трёх автобусов едва хватило, чтоб всех нас до кладбища доставить.
Вот уже гроб закрывают крышкой, гулко раздаётся стук молотка, ударяемого по гвоздю. Смотрю на рыжий вал сырой суглинистой земли, которой скоро засыплют его навсегда, и в памяти всплывает тот зимний морозный день, когда мы встретились с ним в последний раз, через месяц примерно после того, как скороспелое молодое руководство предложило ему уйти на пенсию. Я с трудом его узнал. Он шёл, сгорбившись, трясущийся, с тростью, как девяностолетний старец, хотя ему было всего шестьдесят. Поздоровались. Он вынул из сумки мобильник «Моторола», и на его бледном