К полудню, как и намечали, подошли к точке поворота. Теперь мы шли полным бейдевиндом вдоль скального наветренного берега, стараясь держаться от него дальше, в милях 2-4-х, но волны, которые здесь были явно выше и круче, подхватывали лодку и несли в сторону берега – дрейф был огромным. Иногда приходилось делать поворот оверштаг и уходить мористее. А для этого я кричал Володе, который лежал в каюте: «к повороту готовсь», – он готовился к повороту и вместе с поворотом яхты переваливался через стол/колодец на диван противоположного борта с таким стоном, что я слышал. Идти приходилось змейкой, скорость падала, а качка усиливалась. Как-то незаметно потерял сознание матрос Тормоз. Зрачки у него закатились, и он ни на что не реагировал. Пришлось положить его в кокпите, привязав за ноги (и это всё одной рукой, а другой я рулил за румпель), и продолжать бороться с ветром и волнами. Теперь гребень каждой волны прокатывался по палубе, а по воздуху летела пена и водяная пыль. Яхта уже находилась под краем черного фронта, под который, как в пылесос, втягивался ветер, всё ускоряясь и ускоряясь. Картина была сказочная: с одной стороны солнце, уже в мареве, с другой низкая плотная стена туч. Казалось, что мачта вот-вот заденет за рваный край облачности. Стоял рев ветра и волн, и в этой какофонии слышались звуки духового оркестра. Эти звуки издавали детали яхты: гик с его отверстиями и мачта, ванты и леера, еще что-то, но звуки эти были полностью гармоничны и мелодичны. Иногда казалось, что поет хор. Хотелось встать по стойке смирно и присоединиться к поющим.
По левому борту вода еще искрилась, а по правому она стала свинцового цвета и наводила страх. Лодка взбиралась на волну, прошибая пенный гребень, уваливала и по косой неслась вниз с волны. Здесь, при выходе к берегу, волна была крутой, а высота ее достигала, как мне казалось, метров пяти. Когда лодка съезжала вниз, я видел, как над лодкой нависали гребни спереди и сзади, а пена, летящая над волнами, пролетала над краспицами. Я пропустил тот момент, когда перестал различать границы воды, берега и туч, все слилось в одном круговороте и хаосе звуков. Их оркестр был слышен только на самых гребнях волн, а там внизу он смолкал, как будто музыкантам не хватало воздуха.
Я не помнил, когда и как взял вторые рифы на гроте. Теперь я не просто боролся с ветром и волнами, я боролся за жизнь свою, яхты и матросов. Лодку так кидало и валило, когда мы выезжали на гребень, что привязанный матрос чуть не вылетал за борт. Матрос Володя не выдержал муки и выбрался из каюты в кокпит и сделал тщетных три попытки отлить за борт, но так и не удалось ни против ветра, ни по ветру. Сначала, вопреки всем правилам, он обнял ванты на наветренном борту и простоял так целую вечность, как мне казалось, а потом повернулся не в силах