Ранним периодом жизни является детство. Здесь пасмурное состояние погоды, то есть природного мира, переносятся на настроение человека («мы пасмурны»). Кроме того, закрепляется устойчивая характеристика («всегда»). Устойчивость этого («всегда») продиктована образом жизненного режима: то есть, существует распорядок дня, установленный человеком (в данном случае – взрослыми людьми).
С позиции детского взгляда взрослые и живут в измерении «скучных» дел, тогда как сам ребёнок интересуется сферой весёлой игры. Поэтому утро «отравлено» и «пасмурно», а регулярность музыкальных упражнений (таких, как граммы), противостоит действиям «по настроению». Творческая, игровая, весёлая сторона музыки перемещается здесь в сферу скучного повторения, тренировки, регулярности, регламента. Таким образом, «труд» сразу привносятся в детский день как элемент взрослого мира, а режим дня (как что-то естественное, само собой разумеющееся для взрослых) – является совершенно противоестественным с точки зрения ребёнка.
Ещё только предстоящая ребёнку взрослая жизнь определяется как «опасный путь», тогда как в настоящем «опасный путь», «бой», «бриллианты» – пока являются только словарными словами диктанта. Диктант, как и гаммы, располагается в сфере того «отравляющего» и «скучного», что привносятся из взрослого мира в качестве подготовки к жизни. В то время как сама жизнь («лучшие годы») уже началась и в ней ребёнку уже по-своему трудно («не дают вздохнуть»). Хотя все детские трудности ещё приближены к игровому, тренировочному осмыслению жизни. Плетение «тернового венца» указывает на образ человеческого земного пути, расположенного от рождения к смерти, но в рамках детского дня пока является лишь игровой поделкой, как и «опасный путь» – ещё только словарным словом диктанта. Незавершённость тернового венца («не доплетён») здесь не случайна, она указывает на незавершённость самого земного пути и различных трудностей самой жизни. Поэтому «звон к вечерне» слышится только вдали, но сам звон, как сигнал – это вновь указание на распорядок, режим дня. Важно и то, что сигнал этот из музыкальной сферы, а значит, он соотносится и с утренними тренировками – «гаммами».
Музыкальные образы («звон», «гаммы») вновь повторяются и в конце текста уже как слова песенки, что доносится из детской комнаты. Само содержание начала песни («раз, два!») неслучайно, что опять указывает на числовое измерение, счёт и порядок. Мы понимаем, что слова из детской доносятся уже до взрослого человека, который находится за пределами детской комнаты. Так, «сумерки» детского дня указывают не только на завершение дня, а возвещают читателю о завершении детства.
Немецкая песенка вновь совмещает в себе и развлекательный характер, и сферу тренировки, сферу музыки и сферу языка. Слова детской песенки характеризуется как «глупые» с позиции взрослого человека, как не несущие практического (информативного, серьёзного) смысла. Детская точка зрения в начале произведения («отравляют гаммы», «не дает вздохнуть») сменяется точкой зрения взрослого («глупые слова»), что указывает на осуществленный прямо на глазах читателя процесс взросления человека. Таким образом, слова в этом художественном мире предстают и как слова «скучного» диктанта (с позиций ребёнка), так и как «глупые» слова детской песенки (с позиции взрослого). Одни и те же слова, в зависимости от возраста человека в изображённом мире обретают разный смысл.
Ещё одним примером «детского», «милого», «непонятного» слова является слово «курлык» в стихотворении М. Цветаевой «Курлык». Рассмотрим, как здесь само это слово актуализирует процесс воскрешения детства в памяти лирического героя. Нам встречается два определения детства: 1) молчание (дома большого) и 2) само слово «курлык». Дом кажется большим относительно маленького ребёнка, сказочная колдунья тоже из мира детства, но её оскаленный клык уже намекает на присутствие элементов взрослого, то есть опасного мира, причём опасность взрослого мира для ребёнка абстрактна и непонятна, как и для взрослого «непонятно» слово «курлык».
Звук, издаваемый журавлями «курлык» открывает воспоминание детства, а сам образ птиц, которые вьют гнёзда на крыше домов, проводит аналогию между семьёй птиц и семьёй человека. Все образы детского мира связаны со стремлением к свободе, которая противостоит чопорности («чопорной гостье покажешь язык») и рифма «клык – курлык» сближает детское слово и сказочный мир, в то время как затянутый на шее башлык открывает несоразмерность ощущений ребёнка и удушающей заботы взрослых («шею до боли стянувший»). Поэтому слово «курлык» связано с образом журавля в небе, а сковывающий башлык – с синицей в руке.
Композиционная структура текста объединяет в первых двух строчках каждой строфы события детства, а в других двух строчках каждой строфы – рефлексию взрослого. Такое чередование наглядно указывает на взаимодействие и разницу образов «детского» и «взрослого» мировосприятия. К детскому взгляду мы относим: молчание большого дома, клык страшной колдуньи, шалость («чопорной гостье покажешь язык»), шею до боли стянувший башлык. Взгляд взрослого раскрывается в позиции: «милая», «глупая», «детская», «непонятная», «всё воскресает».
В том и в другом стихотворении «героем» является «глупое слово». В стихотворениях