Шарль Малик представил проект Декларации Генеральной Ассамблее ООН в следующих словах:
«Тысячи умов и рук участвовали в её составлении. Каждый член Организации Объединенных Наций дал торжественное обещание добиваться уважения к правам человека и соблюдения их. Однако в чём именно заключаются эти права, нам никогда раньше не объясняли – ни в нашем Уставе, ни в каком-либо другом национальном документе. Сегодня впервые принципы прав человека и фундаментальных свобод разъясняются авторитетно и подробно. Теперь я знаю, что конкретно мое правительство пообещало поддерживать, чего добиваться и что соблюдать… Я могу вести агитацию против своего правительства, а если оно не выполнит своих обещаний, я буду знать, что за мной – моральная поддержка всего мира».
Потом на ежедневных заседаниях в течение двух месяцев делегаты рассматривали множество поправок, обсуждая каждую. Каждая статья проекта Декларации ставилась на голосование отдельно. Только дебаты по первой статье растянулись на шесть дней. «Все люди рождаются свободными и равными в своём достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства», – гласит эта статья.
Критиковали Декларацию вполне предсказуемо: всё это, мол, одни слова, не имеющие юридической силы.
Действительно, Генеральная Ассамблея ООН провозглашала Всеобщую декларацию прав человека всего лишь «в качестве задачи, к выполнению которой должны стремиться все народы и государства».
Но за следующие полстолетия шаг за шагом на этой основе принимались пакты и конвенции, уже юридически-обязательные для ратифицировавших их государств, в том числе такие фундаментальные, как:
• Международный пакт о гражданских и политических правах;
• Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах;
• Международная Конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации;
• Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных и унижающих достоинство видов обращения и наказания;
• Конвенция о правах ребёнка.
Все перечисленные документы ратифицированы и нашей страной.
– Где эти ваши законы соблюдают! Да посмотрите вокруг!
– А вы думаете, у них лучше что ли? Да они-то вообще…
– Пусть сначала я увижу, что этот закон соблюдают, а потом уже подумаю, соблюдать ли его мне…
В этих столь привычных формулировках звучит отечественная традиция даже не правового нигилизма, а своеобразного правового утопизма: веры в то, что только наглядно и повсеместно действующий закон (за неисполнение которого следует неминумая кара) является настоящим.
Но любой настоящий закон – прежде всего, закон для внутреннего отношения к нему самих людей. Тех,