– Видимо, зря, – коротко кивает Коган. – Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Но боюсь, ей придётся…
– Я… – сглатываю, потому что запас красноречия иссяк. – Хочу, чтобы у неё был шанс парить дольше, и если случится падение, оказаться рядом и подстраховать, – выдыхаю, и сам в шоке от сказанного.
Коган таращится на меня, будто я сама смерть и сейчас рассказал о своей гуманности по отношению к грудным детям, которых забираю к себе.
Не знаю, что читает на моём лице старик, но его взгляд смягчается:
– Она вас убедила, – загадочно. Даже не представляю, о чём он, поэтому хмуро жду более чёткого ответа. – Только не могу понять, чем?
– Я знаю, что значит оставаться одному. И о жестокости мира узнал рано. Как и грязь… В неё мне пришлось нырнуть. Я тот, кто я есть – не по рождению. Но смирился и умею выживать, а Арина слишком чиста для всего этого. Если останется одна – быстро попадёт в недобрые руки…
– А ваши… Так добры…
– Своими управляю, – секундное молчание. – Решать вам, но с вашей болезнью, – не хочется бить по очевидному, но если это последний аргумент, придётся, – надолго вас не хватит. Определенность – большое подспорье, Исмаил Иосифович. Я не прошу ваших семейных ценностей, об этом есть пункты в договоре. Я не собираюсь распоряжаться вашими семейными фондами без вашего ведома и вашей внучки. Мне плевать, есть ли у вас деньги. Я лишь обязуюсь присматривать за мелкой, и проследить, чтобы у неё… всё получилось. И конечно, чтобы она получила всё причитающееся.
– То есть вы ни на что не претендуете? – с недоверием.
– Нет! И ни при каких обстоятельствах. А что важнее бумаг, официальности – моё слово. Если беру обязательства, то умру, но выполню.
В дверь скребутся. Ненавязчиво стучат.
– Можно? – аккурат со скрипом открываемой двери в проёме показывается голова Арины. Осторожный, грустный взгляд.
Исмаил Иосифович разительно меняется. Тихая улыбка на губах. Глаза лучатся, черты лица смягчаются:
– Конечно, родная.
– Вы уже всё? – с холодком уточняет мелкая, прикрывая за собой дверь. В руках бумажный стакан с кофе и пакет из кондитерской. Протягивает мне:
– Приятного аппетита.
Настораживает покладистость и спокойствие в тоне. Словно змея притаилась в ожидании, сработает яд или нет. Но битву взглядами прекращает сама. То ли ход тонкий – притупить бдительность, то ли не выдерживает повисшего молчания и пытается ситуацию сделать менее опасной. Уставляется на деда.
Точно что-то задумала. Вот уж… зараза. Ангел с задатками стервы. Прям улыбает.
Но я же не хочу войны ещё до начала сражения. Да и вид старика напрягает. Печален, задумчив – нехорошее предчувствие режет душу.
Неужели Коган так упрям, что откажется. Неужели я не смог его убедить, несмотря на открытый шаг. Не лгал, не приукрашивал…
– Надеюсь, вы уже решили вопрос, – Арина чуть трясёт головой. – Потому