Про утку я уже забыла намертво, гори она синим огнем вместе с черносливом! Надо срочно что-то делать, но знать бы, что! Так, главное – без паники. Умыться, причесаться, сесть, подумать. Не придут же они сию минуту. В ванную, не раскисать! И тут глаза мои спотыкаются о сверток на полу в ванной. Вот он, мой самиздат, вот он, мой Солженицын, мой «В круге первом» дорогой. Спасена! Вор, миленький, спасибо тебе, ты меня спас и всю мою семью. Пусть тебе мои рубли пойдут на пользу!
Все хорошо! Плакать некогда. Надо утку дожарить. Пора на праздник. И никто! никогда! ничего! об этом не узнает.
Ах, какие получились веселые посиделки! И утка моя не сгорела, и салаты от Нади с первого этажа были один лучше другого, и песни пели на всех языках – от «Имел бы я златые горы» и «Касиу Ясь канюшину» до «Мехтенесте майне, мехтенесте гетрайе!». А Дина с пятого этажа мало того, что отличную рыбу приготовила – настоящую гефилте фиш, свежую щуку, так еще и сообщила нам, что поймала воровку: услышала скрип двери – вышла, а там цыганка перед зеркалом выуживает из стеклянной лодочки рубиновые серьги.
– Я, конечно, серьги у нее из рук вырвала, дверь открыла и коленом ее, коленом! – весело рассказывает Дина.
– Вот если бы ты ее не коленом, а за шиворот, может, и мой кошелек бы вернула… Ну ладно, я его уже оплакала. – В тот момент я наново пережила весь этот кошмар с самиздатом, он и длился-то всего минуту-полторы, а переживаний выше головы, вон сколько лет прошло, а я все помню, как сегодня.
Вот только спать в ту ночь совсем не пришлось. И вовсе не из-за Солженицына. Нет, мы, конечно, собирались, а может, уже и улеглись – давно все же дело было, мелочи из памяти стерлись. Помню только, что на фоне ночной уже тишины и моего недочитанного самиздата внизу, под нами, начались вдруг истошные крики и странные звуки, как будто стену ломают кувалдой или, хуже того, тараном. Пока мы прислушивались и наскоро одевались, вроде все стихло. Легли – снова крики. Лежим – ждем, через несколько минут истошный вопль Нади:
– Помогите,