Назарян издал издевательский смешок.
– В любую секунду я могу нанести такой удар, какого вы еще не видели. Думали, смоетесь под покровом ночи? Я застану вас везде. Мы появимся из ниоткуда и сотрем вас, лживые гиены, с лица земли с такой внезапностью, что вы не успеете опомниться. Ваша акция покажется вам комариным укусом. Скажите это своим, разнесите мое предостережение Bloods-ам, потому что опасность может грозить кому угодно. – Он выдержал паузу, внимательно вглядываясь в глаза братьев, повернулся к своим и медленно зашагал в их сторону. – Опустите оружие.
– Черт, это хуже, чем прервать секс с Ким! – негодующе воскликнул Каттано.
– А теперь исчезните с моих глаз, – бросил Эдди не оборачиваясь.
* * *
Скорбная улыбка вновь омрачила без того осунувшееся лицо Макса. По выражению задумчивой молчаливости он понял, что Анна думает над тем, не скрыл ли он от нее ничего.
– Мы не нанесли им вреда, – развеял он ее сомнения. – Все было так, как я рассказал.
– В таком случае, – нерешительно сказала она и запнулась. – Прошу прощения, но ведь мы беседуем откровенно?
– Конечно.
– Мне кажется, что этого не нужно было делать. У меня создалось впечатление, что Эдди нарочно лез на пику, чтобы потом кричать о вероломстве врагов.
– И ты совершенно права. – Макс наклонился вперед, затем вновь откинулся на спинку, медленно обдумывая ее слова. – В те годы я склонен был думать так же. Но в его оправдание можно привести два весомых обстоятельства – имя им Сеск Каттано и Доминик Петейра. Эти свирепые расисты всячески подтачивали ненависть к черным, которой у Эдди, в сущности, не было. Он возненавидел «Красный легион» из-за их набегов на свою улицу, причиной которых была только заинтересованность Кармака Дианой. Сеск и Доминик неустанно раздували в нем это неприятие, и в конце концов у Эдди стерлась граница между защитой чести сестры и войной против всей восточной части «квадрата мира». Как ты, вероятно, заметила, враги пользовались его вспыльчивостью. Когда я увидел его в ту ночь, в нем не было ничего от того Эдди, что покорно слушал Вэла Барского, пустил слезу, вспоминая пылкие молитвы Дианы, и твердо вознамерился вернуться к полноценной учебе. Ему постоянно требовалось, чтобы кто-то указал ему направление, в которое он и пустит всю свою неукротимую энергию. Верное ли оно или нет, Эдди не мог разобрать. Как ни странно, он был до наивности доверчив, внушался любым убеждениям, если они позволяли ему излить всю клокотавшую в нем ярость. А источников этой ярости было множество – отречение родителей; желание защитить сестру от проходимца, увезти ее из Комптона; гнев от мнения моих родителей о ней; в конце концов, стремление утвердить свои взгляды, которые, как ты уже знаешь, пришлись бы к месту в какой угодно исторический отрезок, но не в этот. Он чувствовал безошибочность своих действий, но ровно до тех пор, как кто-то указывал на их ошибочность.