– Спасибо за помощь, – поблагодарила Инна, и направилась в отделение.
– Ну что вы, это наша работа, – неслось вслед стандартно-чоповское.
Зайдя вновь в воспитательскую, Инна обнаружила грузную, но еще довольно нестарую женщину, наливавшую в чашку кипяток. Одета она была в черную длинную юбку, и такого же цвета блузку. «Может траур у человека. Хотя по выражению лица не похоже», – подумалось Инне.
– Добрый день. Меня зовут Инна Михайловна. Я новый психолог ваших подопечных, – обрадовала своим появлением Инна.
– Здрасте. На счет нового – это вы переборщили, – помешивая ложкой чай, сообщила воспитатель. – Чтобы вы были новым психологом, надо, чтобы до вас был старый. А его мы отродясь не видели.
Инна уже подустала от высказываний местных философов, и решила перейти сразу к делу:
– Посмотрите список детей. С кем из них я могу сейчас познакомиться?
Воспитатель, чье имя для Инны так и осталось загадкой, пробежалась по списку глазами, не переставая громко отхлебывать чай.
– Не мой, не мой, – водя пальцем по списку, отфильтровывала не своих детей воспитатель. – Да тут почти все не мои. Давайте ручку, я вам отмечу, кто из списка – мои.
Инна протянула карандаш, взяв его со стола. Ей не хотелось портить вид списка. Воспитатель с ухмылкой посмотрела на нее, и поставила три жирных креста напротив фамилий своих воспитанников, чуть не продырявив листок, и вернула список.
– Только моих сейчас нет.
– А где они?
– Кто где. Двое в школе, а Юрка бегает где-то. Его вчера вечером отпустили погулять. Так он до сих пор не пришел.
– А как же школа? – удивилась Инна.
– Он на домашнем обучении. И вы все равно с ним не поговорите. Он не разговаривает со взрослыми. Только записки пишет и мычит.
– А почему он так общается? – заинтересовалась Инна. Это был явно необычный мальчик. – А с детьми он разговаривает?
– А кто его знает, почему не разговаривает. Видимо, ниже своего достоинства считает опускаться до нас, – однобоко рассудила воспитатель, подперев свисающую часть грудной клетки. – Сначала, когда приехал к нам, были отдельные слова, что-то иногда просил. А потом совсем замолчал с нами. Мы уже привыкли, что он с нами или мычит, как Герасим, или записки пишет. Он вроде даже в дурдоме лежал. Но, видимо, не помогло. А с детьми еще как разговаривает. Особенно хорошо разговаривает, когда матерится. У него слова четко вылетают. Да и в магазине же он как-то покупает себе сигареты, конфеты.
– А сколько ему лет?
– Уже шестнадцать.
– А давно он в детском доме живет?
– Лет восемь или девять. Я уже и не помню.
– А им кто-то занимался? Я имею ввиду, психолог, психотерапевт? Ведь у него, наверное, какая-то психологическая травма была. Не зря же он только со взрослыми не разговаривает, – пыталась на ходу