– Значит для тебя нет дороги назад! – продолжила как ни в чем не бывало наследница Палеологов. – Мы, моя дорогая, отправляемся в один конец, и возврата нам не будет!
Пять лет спустя… (Москва, октябрь 1477 года)
Который год сидела в Москве чужестранка коварная, змеюка подколодная Зоя Палеолог. Хоть имя свое змеиное Зоя на русское Софья сменила, но русским именем ведь подлую, чужую душу не выправишь. Пятый год плела интриги, устраивала заговоры, душила одну за другой вольницу боярскую. На чужой, византийский манер жизнь русскую организовать вздумала. "Так ведь разве правое это дело – уставы дедов и прадедов на греческие порядки менять! – раздумывал, покачивая головой, дворянин Государева двора Михаил Степанович Лыков. – От Византии ихней ничего не осталось, который год бусурманин в Царьграде сидит. А Москва-матушка стояла и стоять будет". Горькие думы одолевали Михаила Степановича со вчерашнего вечера. Обидел его Гусев, молодой щенок византийской принцессы, еще как обидел! Перед всеми унизил. Вперед него к великому князю подошел с докладом и спиной еще заслонил, да так Лыкова и не видно было, как будто он не дворянин Государева двора, а совсем никто. А потом еще и перебил, когда Лыков слово перед Иваном Васильевичем держал, вроде бы как поправил.
Лыков снова вздохнул и помотал головой. Думушки заворочались тяжелыми каменьями: "Вот беда-то! Не было лиха, так черти заморские, папа с кардиналами своими, полный короб наволокли, как придумали в невесты князю Зойку эту поганую предложить! Не иначе как извести начисто веру истинную, православную, порешили. А князь у них как паинька на поводу пошел. Теперь эта подлая интриганка всем крутит! Да и князя словно подменили. В кровати стал государственные дела решать! Раньше Иван Васильевич любил как в старину "против себя встречу", когда бояре с воеводами спорили да жизни учили, покорно все выговоры слушал. Так бывало воевода Дорогомилов, князь Патрикеев или дьяк Федор Курицын начнут говорить, то князю и слово вставить не удается. Только когда уважаемые бояре закончат, тогда и князя черед приходит. Теперь даже в палату входить трижды согнувшись надо. И кланяться, как перед иконой, в пояс, а то и до земли. А ежели что не так, то гнев великого князя страшен, а в опалу попасть проще простого. Время худое – из Москвы никуда не уйти, ни к ярославским, ни к тверским, ни к угличским Васильичам! Все теперь только на Москву глядят… И где это видано, чтобы баба в государственных советах участвовала! Оно ведь известно, что у них только волос долог, а ум короток! Лыков даже сплюнул от досады! Перед взором как наяву встала вчерашняя картина, когда Софья в Думной Зале на почетном месте рядом с князем восседала и говорила со всеми на равных.
Конец пришел Руси! И какие дела стали творится! Сатанинские!" – одумал и осенил себя крестным знамением на всякий случай. Вспомнил молодого Бориску Холмогорова, найденного изрезанным, а самое страшное, что даже после смерти поизмывались над ним: голову отрубили, оскопили и причинное