Сцена провинциального театра. Старый потертый занавес. На сцене дешевая мебель: стол и табуретка. Рядом со столом стоит манекен в форме официанта. В руках у него поднос. Входит Икорская. Она пришла репетировать роль Далиды в одноименном спектакле, премьера которого состоится через неделю. На актриссе длинное черное платье, черные перчатки до локтей. Лицо крайне бледное, горящий взгляд.
Икорская. Доброе утро, Иван Иванович! (Подходит к манекену и легонько треплет его по щеке.) Стало быть, я пришла раньше всех (оглядывается). А ты всю ночь тут так и простоял… Бедненький ты мой! Слушай, а давай, пока никого нет, с тобой порепетируем. (Садится на табурет.) С чего бы начать… Хм, пожалуй, с того места, где я сижу в небольшом парижском бистро недалеко от Сены. Свою роль официанта помнишь? Стой рядом и не двигайся! (Она делает небольшую паузу, чтобы настроиться, и начинает читать стих.)
Принеси мне вина, гарсон,
Камамбер и один круассан.
Ах, забыла совсем, пардон,
Захвати мне еще житан1.
И прибор на двоих, гарсон,
Приготовь. Пусть звучит как бред,
Но во сне Франсуа Вийон
Выпить звал меня tête-à-tête2.
Он сказал, что наш мир – бедлам,
Где всем правит тупой торгаш,
И таким же тупым ослам
Продает он цветной плюмаж;
Что он даже ТАМ – диссидент,
За чужие судим грехи,
Пьет с бомжами в аду абсент
И читает для шлюх стихи.
Не смотри ТАК, прошу, гарсон…
Моя жизнь для меня – тюрьма.
Я неплохо пою шансон
И Париж я свожу с ума…
Мой любовник – простой пацан,
И плевал он на мой талант.
Он набьет за мой счет карман
И отчалит в свой галльский Нант.
А любимый мой выпил яд
И, конечно, торчит в аду.
Франсуа говорит, что рад
Будет он, если я приду…
Жизнь бросает меня, как шар.
Вижу точно из-за кулис,
Как залазит в долги Ришар,
И в гробу дорогой Морис.
Что стоишь над душой, гарсон!
Вылей в Сену мое вино.
Не придет Франсуа Вийон,
И сыта я уже давно…
Закончив чтение, закрывает лицо руками. Рыдает.
Икорская. Я так больше не могу! Какой же он негодяй… А ты чего ухмыляешься, дубина! (Обращается к манекену). Думаешь, если ты мужчина, так тебе все можно? (Встает с табурета и подходит к манекену.) Все вы, мужики, одного поля ягодки – ни одну юбку мимо себя не пропустите. Поразвлечетесь с одной, бросаете и сразу за следующей. А я-то, дура, верила ему… Господи, да его разорвать сейчас готова. Как же я ненавижу вас всех!!! (Правой рукой со всей силы дает манекену по щеке. Тот падает. Вскрикивает от боли и прижимает к груди руку. На ее глазах слезы.)
Входит режиссер. Это средних лет мужчина. Давно не бритый. На нем толстый длинный свитер.
Замечает упавший манекен, поднимает и бережно стряхивает пыль с его костюма.
Режиссер. Наташа, что тут у вас произошло?
Икорская. Я отказываюсь от роли.
Режиссер. Икорская! Ты в своем уме? Через неделю премьера. Билеты почти распроданы. Сам градоначальник обещался быть. Это же полнейший скандал! Черт знает что такое! Где мы тебе сейчас замену найдем? А?
Икорская. Мне плевать.
Режиссер. Нет, вы посмотрите на эту царицу сцены. Ей, видите ли, плевать. А об остальных ты подумала? (Подходит к ней ближе.) В глаза мне посмотри. У тебя совесть есть?
Икорская. И ты, подонок, смеешь мне что-то еще говорить про совесть! (Вскакивает и дает ему затрещину.) Ай! (Хватается за руку.)
Режиссер проводит по щеке рукой и удивленно ее рассматривает – на руке кровь.
Режиссер. Странно, даже губу мне не разбила. Откуда, спрашивается, кровь? (Пристально смотрит на Икорскую.) А ну-ка покажи руку. (Она прячет от него руку, но тот настойчив.) Почему у тебя перчатка в крови? (Икорская снимает и бросает перчатку на стол. Правое запястье девушки перевязано окровавленным бинтом.)
Режиссер. О Господи. Этого еще не хватало. Ты что же, вскрывала себе вены?
Икорская. Только не делай вид, что жалеешь меня. Тебе на всех плевать. Думаешь только о том, чтобы о твоей премьере написали