– А что, батюшка, есть что в твоей обители грабить, окромя медов? – поинтересовался Олексей, скептически оглядев покосившиеся ворота и с десяток тощих коз, спешно пригнанных из леса юным безбородым послушником.
– Особо дорогого имущества, золота да серебра не имеем, ибо живем тем, что Господь посылает. Но есть немного утвари, чаши посеребренные для причащения, кресты, один с бирюзой, другой с аквамарином, тканей немного, сало, воск, дичь копченая. Да ведь не столько грабеж страшен, сколько разорение и поругание! А то и кровавые жертвы.
При сих словах Олексей словно вспомнил о чем-то и, поклонившись игумену, развернулся и пошел в обоз, за Феодосией.
– Давай-ка, ученый астроном, собирай именье да иди укрываться в монастыре. В обозе тебе оставаться не позволю. Не для де… Не для безбородых монахов будет зрелище.
– А ты? Я с тобой!
– Нечего тебе здесь делать! – приказал Олексей. – Бери шапку, кафтан, сущика возьми, яиц вареных и шагай за мной!
Феодосии тепло вдруг стало, как будто вышло из-за туч солнце горячее, и на сердце мило. Впервые за долгие годы кто-то хотел оберечь ее, позаботиться, укрыть от тревог.
– Будь по-твоему, – сказала она и пошла за стрельцом.
В монастыре Олексей ухватил настоятеля и красно сбаял все ту же сказку про монаха, заболевшего в пути и потерявшего память. В другой день игумен, быв весьма любознательным по натуре, заинтересовался бы про беспамятство, дабы непременно занести сие событие в летописные хроники, которые он вел, но заботы о предстоящей опасной ночи не дали ему возможности допросить Феодосию в подробностях.
– Ей! Пусть схоронится в келье. Бог тебя храни! – торопливо сказал настоятель и побежал давать указания по обороне.
Случившийся рядом послушник завел Феодосию в келью, более напоминавшую чуланчик, в углу которого теплилась лампада, указал на свечу, лучины в светце, кресало, лавку с тюфяком и кружку с водой. А выйдя наружу, заложил дверь на засов.
– Ой, Олексей, не замыкайте меня! – кинувшись к дверям, закричала Феодосия.
– Ничего, мне так спокойнее будет, – бросил из-за двери стрелец и, довольный тем, что руки теперь не связаны, бодро зашагал по улице.
Феодосия кинулась к оконцу, но оно было закрыто окованными в железо ставнями, запертыми на замок, – монахи уже приготовились к осаде.
Делать нечего! Пожевав