Укол с улыбкой врезается в мои просящие о чём-то глаза. Ропот и стыд сидят на левом и правом плечах.
– Так и хочется, радость, – клокочет мужской голос. – посмотреть на тебя в апостольнике и с руками в молитве. Но прошу!, – интонация меняется тотчас, – узри истину: ныне ты обеспечена и обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Считаешь, родители променяли кровь на несколько мешков овса и вершков репы?
Там была репа..?
– Я запрещаю так думать, ибо своим решением люди эти открыли тебе все доступные в Мире богатства: вкусную еду, покой без тревог, красивую одежду, крепкий сон, добрых подруг, богатых любовников и…лучшего хозяина. – Мужчина, обнажив зубы, смеётся. – Перед тобой дозволено открыться дверям в рай, ибо рай есть и он на земле. А сама ты готова вступить в Монастырь?
Мыслями путаюсь в его словах и в своих возможностях. Всё перечисленное им ублажило бы моих сестёр, но меня не трогало вовсе…И неужели я могла отказаться от Монастыря и вернуться домой? Нет…нет, уже не могла. Вопрос – формальность, вопрошающий взгляд – условность.
– Ты заходишь в Монастырь добровольно, но выйти из него уже не смеешь. Улавливаешь?
И я утвердительно качаю головой. От ледяного стакана немеют пальцы. Смотрю на пальцы, смотрю на стакан, и получаю наказ:
– Пей-пей, радость.
Припадаю губами к напитку – резко: глотаю и потому обжигаю горло, и потому кашлем разрезаю кабинетные стены. Мужская рука ласково касается спины, улыбка очерчивает грубую кожу.
– А ты мне нравишься, – со смехом роняет мужчина, ещё не осознавая грядущего, не предвидя, что любые слова находят вибрации и отголоски в будущем.
Стакан ударяется о край стола, стан напротив позволяет сесть.
Всё здесь выглядело иначе: отличительно от мира за стенами. Фальшивый порядок, фальшивые улыбки, фальшивые речи. Однако мне видится, что вот он – реальный мир; а дом, оставшийся за пустошью, – блажь, сон; те люди взращивали меня – зная с рождения – для Монастыря.
– Смотри на меня, – велит мужчина. – О, каков взгляд! Пытливая непокорность. Не хочешь того – и именно это прекрасно…Ты мне нравишься, – повторяет он (созывая тем самым беду). – Уже познакомилась с Мамочкой? Или эти трясогузки то и дело напевали дифирамбы о хозяине? Неисправимые женщины..! Нет, не знаешь Мамочку? Слушай. Мамочка будет следить за твоей красотой – внешней и внутренней. Если появятся беспокойства – иди к ней. Неважно какие – Мамочка пригладит и успокоит, поможет справиться и оправиться. Идёт?
Я молча соглашаюсь.
– Слушай, – восклицает мужчина, – а ты говорить-то умеешь?
Утвердительно качаю головой и, осознав глупость, поделённую пополам с растерянностью, добавляю вровень с его голосом «Да»:
– Издеваешься?
Он ведёт бровью и просит повториться. Осознание собственной глупости надбавкой ударов