Настолько тихим.
Покосившиеся крыши деревянных домов, прогнившие бревна, завалившиеся заборы, сырость. Среди всего этого, где-то в глубине, был один дом, который мог осчастливить жадного человека: в подвале лежала огромная неподъемная цепь из чистого золота, на которую нужно было когда-то потратить пару десятков слитков. Не осталось никаких сведений о том, какой охотник и как догадался, что муза, скованная золотой цепью весом не менее 160 килограмм, теряет все свои силы, но еще более поразительным фактом были сведения, что даже с учетом подобных условий несколько муз за многовековую историю именно так и смогли поймать – на цепь.
После того, как музу из леса оставили скованной в подвале, Пётр вышел на улицу, впервые за последние две недели закурил и предложил сигарету Ивану.
Молодой сорокалетний отец отказался.
– Ты как? – Пётр обратил внимание на то, что у него осталась лишь пара спичек в коробке. – Нормально?
– Нормально, – Ваня опустил голову.
Они молча простояли так долго, что Пётр выкурил всю сигарету. За это время Максим и Антон закрыли машину и вошли в дом.
Кирилл Григорьевич из подвала так и не вышел. Но криков не было.
Пётр пульнул вперед бычок от сигареты:
– Я знаю, о чем ты думаешь. Когда мой Дэнчик родился, – мужчина усмехнулся, – только не говори ему, что я его так называю, он за это меня стукнет сильно, – он повторился. – Когда мой Дэнчик родился, я тоже хотел все бросить. И я почти все бросил, но тут дело не только в ребенке было, но и в жене моей.
– Ты говорил, что она так и не узнала ничего о твоей другой профессии.
Пётр бросил на него взгляд.
– А твоя жена в курсе?
– В таком не признаешься, – Иван пожал плечами.
– Переосмысление у тебя, – мужчина уже практически смеялся. – Я дам тебе перерыв, занимайся семейными делами. Только вот Килограмм этого не поймет. Меня-то он растил после смерти отца, поэтому у него особо не было выхода, как смириться с тем, что я шлю его к банному Фоме, когда у меня появился свой ребенок. Есть у него какое-то свое понимание семьи, хотя это понимание очень далеко от моего.
Иван развернулся к лидеру:
– А если я в это не вернусь?
– Я был бы рад, – Пётр засунул руки в карманы. – Но мы ведь охотники не только потому, что берем и охотимся.
– Мы притягиваем все это.
– Да, – он закивал, затем пожал плечами. – Потому что видеть, значит верить, осознавать, а осознание практически всегда требует действий, а бездействие тоже действие. После смерти жены я столько раз искал какой-то след всего этого, но ничего не нашел. Когда ушел отец, все было проще, я сразу видел виноватого. Должен же быть виноватый. А тут словно никто и не виноват. Это страшнее любых видений. Страшнее потери разума.
Иван не знал стоит ли ему говорить то, что беспокоит, но решился:
– Когда этот волк начал меня грызть, то мне стало казаться, что он не меня грызет. Я словно в стороне стоял.
– Не говори об этом никому, –