Пролог.
Посвящается моей Нинель, чьи кисти белее её самой.
Хватит окунать их в белое мороженое!
––
Двадцать второго мая, когда мне исполнилось двадцать лет, меня выгнали из колледжа. Моей матери поставили страшный диагноз – болезнь Альцгеймера. Закинувшись очередной дозой антидепрессантов, рецепт на которые я подделывал с помощью моего лучшего друга, я пошёл праздновать свой день рождения.
Затабаченный клуб, вокруг развратные девушки трутся о твои джинсы в надежде на секс в туалете, запах крепкого перевыпитого уже как рюмок пять алкоголя, долбящая перепонки, шуршащая музыка, попытки громким криком завести знакомство на одну ночь – а ты один в центре гудящей толпы в попытках отыскать ответ на очередной кокаиновый вопрос.
–Слава! – шлепки по щекам.
Открываю глаза и вижу Еву. Моя подруга, в которую я безответно влюблён уже десять лет. Хотя, нет. Я преувеличил. Намного меньше, чем десять. Не знаю, когда это всё началось. Может, после того, как она танцевала со мной на выпускном. Я заканчивал девятый, а Ева – одиннадцатый. Единственная девушка, которая не побоялась взять меня под руку и повести в толпу танцующих медляк школьников. Там играл Макс Корж «Контрольный». Песня с духом молодёжной свободы. Именно то, что необходимо для подростков, оканчивающих школу. Потом «Эндорфин», с неё и начался танец с Шони. Тонкая талия, мои мокрые ладони, способные оставить влажный след по всему голубому ситцевому платьицу. Кажется, с тех пор я ненавижу творчество Коржа и свою нервную потливость.
–Ева? – Чтобы держать глаза открытыми требовалось слишком много сил.
–Я уже как два года по паспорту Шони.
Вечно злится, потому что я- часть её прошлого. Из нашей пьяной компании лишь я один знаю настоящую Еву, которая ещё даже не думала о становление Шони. Она всегда порицает меня за ностальгию по школьным временам. Иногда даже бьёт своими шершавыми руками по лицу. Если бы мы были парой, то это были бы абъюзивные отношения с бесконечными скандалами и рукоприкладством.
–Евочка…– Едва промямлил я.
–Иди ты к чёрту, Слава! Валяйся тут обдолбанный и в своей блевотине, а я ухожу, – Ева повернулась ко мне спиной и скрестила руки на груди.
«Ева бы никогда от меня не ушла» , – думал я до этого момента. Она скрылась в дверях, а мне пришлось самому медленно подниматься на ноги. Подойдя к раковине, я обрызгал помятое лицо холодной водой. Понятия не имею сколько времени я провёл в бессознательном состояние. По ощущениям – целую жизнь. Когда-то Шони была милой, послушной и скромной девочкой. Порою я снова вижу в ней эти черты, но их застилает грубая реальность. Раньше у неё были длинные русые волосы, тёмно- карие глаза и.…вера в жизнь сверкала в этих самых глазах. Впервые за десять лет в этой школе красный аттестат за одиннадцать классов вручили именно ей. Лучшие ВУЗы боролись за неё. Она жила в соседнем подъезде, поэтому наше детство прошло почти бок о бок. Сколько помню Еву, то у неё всегда были грандиозные планы на жизнь и бетонные цели, ради которых она вставала бегать в пять утра и ради которых читала десять книжек в месяц. У неё всегда было мало времени на тупые гулянки во дворе. Я лишь успевал провожать её глазами со своей братвой на очередное занятие английского или каких-то там наук. Помню, что завидовал её самоконтролю и дисциплине, вере в себя и адекватной самооценки собственной деятельности. Мне казалось, что Еву ждёт большая жизнь в огромном городе, не сроднись нашей деревне.
Я и думать не мог, что моя Евочка однажды станет Шони. Шони с татуировкой бомжа на всю спину. Если бы она была здесь, то добавила бы: «Не просто бомжа, а бомжа, который пересчитывает пачку денег». На Евином лице набит китайский иероглиф, который означает толи свободу, толи смелость. Губы либо красные, либо чёрные. Белые линзы, покрывающие всю роговицу. Постоянно смазанная тушь и потёкшие чёрные стрелки. Вечно пьяная Шони, вечно под чем-то, вечно мёртвая Ева. Два месяца назад я едва сумел без помощи врачей спасти её от передоза. Ещё она спит с качком, который бьёт её 24/7. Боже, помоги мне вспомнить с каких пор она – Шони. Точно, летом после выпускного, вроде в августе, она потеряла семью в автокатастрофе. Двое отличных братишек, мать и отец скончались на месте до приезда скорой. Ева уже переехала в столицу, работала официанткой, собиралась нагнуть этот мир, но один звонок всё изменил. Через неделю после похорон и появился этот иероглиф, а вместе с ним новое имя.
В туалет зашёл мой лучший друг – Кира. В его зубах была зажата сигарета.
–У тебя случаем нет огонька? – спросил он, как только заметил меня.
–Прости, брат, сегодня только жгучая боль в сердце.
–Хреново, ей сигу не зажечь. Выглядишь ты, мягко говоря, не очень. – Он убрал с лица свисающие жемчужные волосы.
–Уже третий десяток, а у меня ни семьи, ни образования, ни планов на жизнь.
–Ты, это, завязывал бы с коксом. –