– Саша, Саша, да очнись ты! – Кристи хлопает его по щекам. – Что, плохо? Может, Мамбу позвать?
– Нет, не надо, прошло все. Подожди, ты это где взяла? – мужчина протянул ей нечто, похожее на башмак, сделанный из коры дерева.
– В сторожке, на растопке лежало, у печурки. Выпал из сумки, надо же, а ты об него чуть шею не свернул.
– А взяла зачем?
– Да не знаю. Предмет странный! Лежит у печки, на дровах, на обувь похоже. Вопрос: а чья? И как попала туда? Вот и взяла, на всякий пожарный.
– Точно, угадала. Обувь это, чуня называется. Дело годичной давности помнишь? Парень девчонку задушил в туннеле к Академической?
– Такое забудешь… Он тогда так орал, что не виноват и что еще разберется, что и почем!
«Так он и не виноват!» – подумал Алекс, но вслух произнес:
– Сбежал он. Это его чуня.
– Так что же, получается, он был у Мазая? Так это значит…
– Ничего это не значит. Все, давай спать. Утро вечера мудренее. Завтра договорим. Пока!
– Спокойной ночи…
Интересное кино! Но Алекс прав: она подумает об этом завтра. А сейчас – спать!
Перед тем как погасить свечку, Кристи сняла трубу с телефона. В конце концов, она имеет право выспаться…
Глава 4
«ПО ВОЛНАМ МОЕЙ ПАМЯТИ…»
Вы можете запереть двери. Вы можете закрыть окна.
Но сможете ли вы пережить эту ночь?
10 ноября. После полуночи и до утра. Станция Гражданский проспект
Алекс брел по платформе. Ночь, никого, пусто. Можно сколько хочешь гулять по узкой полоске посередине между жильем и торговыми палатками. Полоска эта имела официальное название – «Проспект Надежды», но оно как-то не прижилось, и между собой обитатели «Гражданки» называли «главную улицу» по старинке, Невским.
Утром станция проснется, и тут вновь закипит привычная жизнь: забегают дети, запахнет едой, народ потянется на кухню, в хозблок, на работы… Потом опять все утихнет до вечера. Днем тут, разве что, парочка совсем уж немощных стариков, что не годны ни для каких работ, выползут из своих нор пообщаться. Да еще мамочки с грудничками выйдут «погулять на улицу». Ну, неугомонные дошколята еще – от этих, если разойдутся, только треск стоит. Вечером… Вечером станция оживала вновь. Вот Эдик Ладыженко, если настроение есть, конечно, вытаскивает свой аккордеон и начинает тихонько наигрывать. Как бы для себя, но грустная мелодия проникает в самые дальние уголки станции. Кому-то это нравится, и они готовы слушать это, а кто-то раздраженно бурчит: опять тоску наводит! Вот умаявшиеся за день женщины собираются «на лавочке» посплетничать – как без этого? Влюбленные парочки, шумные подростки… И так – до девяти, когда тушат половину ламп. Это напоминание: вечер заканчивается, скоро огни погасят