– Мы – образованные, в оперном выросли, «Хованщина» и «Травиата» разобраны до последней синкопы. Пастернак – почти весь наизусть, а им только борщи подавай понаваристей, спиннинги да спортивный канал. И потом, что ты слушаешь? Ты видела, как выглядит этот скрипач? Нельзя играть серьезную музыку с мотней по колено, да еще обвешенным цепями, перстнями и в готических сапогах. Он же исполняет великие произведения Альбинони и Римского-Корсакова. Где уважение к вечному?
Мама Туля привычно кивала и пододвигала кресло к окну. Казалось, она даже не слушает и ни во что не вникает. Иногда комментировала, но, как правило, невпопад. Могла протяжно вздохнуть и, на манер Ренаты Литвиновой, заметить:
– А небо-то сегодня зарябило. И самолеты разленились. А один и вовсе упал за горизонт.
Люба-маленькая заводилась и пыталась доказать, что мир круто изменился, а этот скрипач-виртуоз, наоборот, омолодил забытые вещи. И что давно в прошлом то время, когда нужно было служить кухне, выпекая кулебяки и замораживая укроп. Что больше нет очередей, дефицита, купонов. И мужчины другие: самостоятельные, образованные, не зациклены на быте. Только бабка ловко ее одергивала:
– Что ты понимаешь в свои-то годы? Ты еще жизни не нюхала. Живешь на всем готовом.
Девушка замолкала, а потом выдавала новую информацию:
– Бабуль, а ты знаешь, что одиночество передается по эстафете. Я вот была на лекции, и нам говорили…
– Я не собираюсь слушать этот бред! Ты лучше мне расскажи основные методы оценки консонансов и диссонансов. И вообще, как ты собираешься сдавать гармонию?
Кроме разногласий по поводу межличностных отношений, они еще сражались из-за старых вещей. Внучка считала бабку Плюшкиным и регулярно пыталась разобрать завалы. В результате женщины надрывно спорили из-за каждой керамической турки, записных книжек с давно не существующими телефонными номерами, сачка, с которым еще мама Туля бегала по лужайкам, и кофейной чашки с золотым ободком. Из всего сервиза она осталась одна, и бабушка всеми силами пыталась ее сохранить, подчеркивая, что это настоящий Thomas. А еще отстаивала маленькие розетки для варенья, оплаченные счета за квартиру, перевязанные бечевкой письма прошлого тысячелетия, прадедушкины партитуры, метроном и колотые пуговицы в гостевой сахарнице.
Сколько Люба-маленькая себя помнила – в доме никогда не водились мужчины. Ни дальних родственников, ни папы,