В затылок больно вдавилось холодное дуло, и все та же грубая рука в беспалой перчатке принялась бесцеремонно ощупывать карманы. На землю посыпались портсигар, зажигалка, ключи, любовно отглаженный женой носовой платок. Корпус дорогого мобильного телефона печально хрустнул под тяжелым армейским ботинком; человек в маске небрежно сунул в наколенный карман портмоне Расулова и, наконец-то добравшись до паспорта, заглянул под обложку.
– Этот? – спросил кто-то.
– Он самый, – послышалось в ответ, и Магомеда Расулова сильно рванули за шиворот, заставив выпрямиться. – В машину, урод!
Расулова затолкали обратно на заднее сиденье «мерседеса». Усаживаясь, он слышал, как кто-то скомандовал грузить остальных. Люди в черной униформе начали по одному заталкивать его водителя и охранников в кузов старого автозака. Излишние церемонии по отношению к пленникам явно были у них не в чести, а слово «гуманизм» они понимали очень по-своему, возможно вообще не представляя, что оно означает, а может быть воспринимая его как неприличное, ругательное. На тающем сером снегу осталось несколько кровавых плевков и три или четыре выбитых зуба, и Расулов заметил, что одного из охранников подтащили к автозаку волоком и забросили в кузов, как бревно. Голова его при этом свисала на грудь, бессильно мотаясь из стороны в сторону, с рассеченного лба на землю капала кровь.
Дверцы машины снова распахнулись, и в нее полезли люди в черных комбинезонах. Двое сели за руль, третий плюхнулся на кожаный диванчик рядом с Расуловым. Тот, что сидел за рулем, сразу запустил двигатель.
– Вы совершаете большую ошибку, – сообщил им Расулов. – Возможно, самую крупную в своей жизни. Это вам даром не пройдет.
Человек, что сидел рядом с водителем, обернулся и посмотрел сквозь прорези черной трикотажной маски – не на Расулова, а на его соседа. Выполняя безмолвный приказ, тот почти без замаха, коротко и точно ударил пленника по лицу рукояткой пистолета. Хлынувшая из сломанного носа кровь закапала с седых усов на белую рубашку, приводя в негодность дорогое пальто,