Фёдор (Фридрих-Август) Яковлевич Эйхен 2-й В 1801–1805 гг. Эйхен находился при цесаревиче Константине Павловиче. В 1805–1806 гг. Эйхен состоял при корпусе генерал-лейтенанта Эссена 1-го и был прикомандирован к армии графа Буксгевдена, расположенной в Моравии. За боевое отличие в битве при Прйсиш-Эйлау он 22 апреля 1807 года был награждён орденом св. Георгия 4-й степени. В мае Эйхен находился при изгнании неприятеля с Гуттштадтской позиции, в битвах при деревне Анкендорфе и при Гейльсберге, и 2 июня – в сражении при Фридланде. В 1811 г. Эйхен в чине полковника, по особому Высочайшему повелению, находился в Витебской губернии. Во время Отечественной войны 1812 года и в Прусской кампании 1813 года он участвовал в сражениях с французами.[53]
Пока Император находился в первой армии, лве другие армии подчинялись его распоряжениям, но как только он покинул её, «Барклай-де-Толли, Багратион и Тормасов становились вполне самостоятельными, и согласование их действий зависело всецело от взаимного их соглашения, достигнуть которого именно в данном случае оказывалось весьма трудным».[54] Такая ситуация ставила Барклая «в положение крайне двусмысленное, создав, если можно так сказать, военно-юридические предпосылки развязывания борьбы против него в верхах армии… С одной стороны, в глазах множества военных и гражданских лиц Барклай представал в роли предводителя всех русских армий на театре военных действий, а с другой, – не имея на то от царя официальных полномочий, был предельно скован в своих полководческих усилиях, будучи к тому же обречен проводить непопулярную в армии и обществе стратегическую линию».[55]
Не имея полномочий верховного главнокомандующего, Барклай-де-Толли не мог отдавать приказы другим главнокомандующим и даже в разгар военных событий, «видя необходимость действовать согласованно, – как он писал в письме к царю от 26 июля, – мог выразить генералу Тормасову токмо частным письмом мое желание, чтобы он поддался, насколько возможно, вперед».[56]
О взаимоотношениях с Багратионом, Барклай писал: «Я должен был льстить его самолюбию и уступать ему в разных случаях против собственного своего удостоверения, дабы произвести с большим успехом важнейшия; словом, мне следовало исполнить обязанность для меня непонятную и совершенно противную характеру и чувствам моим. Несмотря на то, думал я, что в полной мере достиг своей цели; но впоследствии удостоверили меня в противном, ибо дух происков и пристрастия скоро открылся; обидныя суждения и неблагопристойные слухи…»[57]
Князю Багратиону, он писал: «Глас