Смерть приходит не оттуда. Софья Вячеславовна Мурзина

как сейчас, медленным размеренным шагом оглядывая пейзажи природы. В такие моменты я всегда отчего-то вспоминаю свое детство.

      – И что же в нем? – поинтересовалась Лиза, пытливым взглядом рассматривая задумчивый вид собеседницы.

      – Пока я была еще совсем маленькая, лет до семи, я ведь жила с бабушкой. Потом она умерла, и я отправилась в приют. А вот в ее квартире я, просыпаясь по утрам, когда солнечные лучи прокрадывались через шторы и игриво разбегались по стенам солнечными зайчиками, любила звать бабушку. Она в это время суток по обыкновению готовила на кухне, а я кричала, потому что мне очень нравились моменты когда она заходила в комнату и желала мне доброго утра, одновременно подшучивая над моей неуклюжестью и полной несамостоятельностью. И я ведь только сейчас понимаю, что готовила она лишь для меня, а сама ела монокорм, от того и была худая, прям как я теперь. Какая самоотверженность! А в детстве я воспринимала это как должное… Знаешь, а ведь ее образ, ее физический облик практически стерся из памяти, и вспоминая сейчас те дни, я начинаю сомневаться – а бабушка ли это была? Отчего-то кажется мне, что это была моя родная мама. Ведь она была ничуть не менее заботливой и любящей, чем настоящая мать. Так вот, я лежала на огромном диване, на котором могли бы уместиться десять таких Кир, как я тогда, широко разбросав руки и ноги, и протяжно кричала: “Ба-бу-ля! Ба-бу-ля!”. И несмотря на то, что голос у меня как иерихонская труба, бабушка или действительно не слышала, или притворялась тугоухой, поэтому повторять призыв приходилось много раз. Рано или поздно мне надоело длинное слово бабуля, и я придумала сокращенное “Баля”. Ей богу, никогда не слышала чтоб кто-то так называл свою бабушку. Однако оно так приелось к ней, что до самой смерти я называла бабулю только так.