И унеслись по шоссе.
Мы с Катариной пошли по дорожке. Она погладила никелированный руль.
– Как покататься хочется! – сказала она.
– На.
– Я не умею.
– Эх ты!
– У меня никогда не было велосипеда.
– А-а.
Мы пошли, держа велосипед с двух сторон.
– Знаешь что, – говорю я, – прости меня, я дурак… Знаешь что, давай я тебя на раме покатаю, хочешь?
Катарина радостно кивает головой.
Я подвожу велосипед к скамейке. Она встает на скамейку и садится на раму, свесив ноги в одну сторону. Я разгоняю велосипед. Катарина вцепляется в руль и смотрит вперед. Я вскакиваю в седло и выезжаю на дорогу.
Мы не сообразили. Катарина оказалась в моих объятиях. Рядом с моей щекой – горящая щека девушки.
Шоссе идет чуть-чуть в гору, и я с усилием кручу педали. Вероятно, поэтому я начинаю тяжело дышать. Велосипед движется медленно. Мы едем молча.
– Катарина, я тебя… – говорю я, – …давно хочу спросить.
Дорога ползет нам навстречу.
– О чем? – спрашивает Катарина.
– Откуда ты знаешь русский язык? – спрашиваю я бодрым голосом и совсем не о том.
– А-а… – говорит Катарина и переводит дух. – Его мой папа знает с молодости.
– Как с молодости? – удивляюсь я с облегчением.
– Он в России в плену был. И потом в Интернациональной бригаде.
– Это же в Испании, – говорю я. – Интернациональная бригада.
– Нет. Сначала в России была.
– Я не знал, – говорю я. – Значит, первая?
– Нет, – говорит Катарина. – Первая в Парижскую коммуну была. В ней русские участвовали.
Я с трудом верчу педали. Мы поднимаемся в гору.
– Ты все знаешь, – говорю я. – А я ни фига. Учусь-учусь – и все ни фига… Ну, теперь буду читать только нужное. К черту всякую технику!
– Не смей, – говорит Катарина и поворачивает ко мне лицо. – Если ты меня… уважаешь, не смей!
Лицо Катарины очень близко от моего лица, и мне трудно управлять велосипедом.
– Ты очень много знаешь, – говорит Катарина. – Это я ни… ни фига не знаю…
Вы бы послушали, как она осваивала новые слова. Помереть можно, до чего у нее все это здорово получалось.
– Тебя даже ученый профессор знает, – говорит она.
– Владимир Дмитриевич? Это он отца знает.
– Ну и что же? Раньше отца, теперь тебя. Он же тебя хвалил, думаешь, я не знаю? Если б не ты, я бы радисткой не стала… второго класса.
– Радисткой, – говорю я. – Это для детей.
Она сразу отворачивается.
– Все где-нибудь участвовали, – говорю я. – Видели стоящую жизнь. Один только я как пентюх.
Я перестаю вертеть педали, гора окончилась, и начинается спуск.
Велосипед набирает ход.
– Знаешь, как я тебе завидую… – говорит Катарина. – Эх ты!
– Прости меня, – говорю я привычно. – Я дурак.
Мы мчимся под гору по ровному Измайловскому шоссе, которое,