Сухонькая маленькая старушка с растрепанными волосами и поблекшими от времени глазами цепко ухватилась за рукав рубашки, и Брант, не желая обижать женщину столь преклонного возраста, послушно остановился.
– Купи амулет, солдатик! – сказала старушка, показывая на сморщенной ладони медальон с изображением ребенка, почему-то с крыльями, как у птицы, надетый на золотую цепочку.
– Я похож на человека, верящего в амулеты? – удивился Брант.
– Он принесет удачу! – старушка не обратила внимания на его слова.
– Я не верю в удачу, – ответил Брант. – Все, что с нами происходит, мы делаем собственными руками.
– Почему тогда ты не с ней? – улыбнулась старушка, показывая беззубый рот.
– Что? – не понял Брант.
– Почему ты не с черноволосой красавицей? Ты ведь хотел с ней быть?
Эти слова пронзили Бранта, словно молния. А ведь и правда, почему?
Виктор не задал себе вопрос: «Что может знать эта высохшая от старости женщина в столь же старом и выцветшем до неузнаваемости красок халате о его пылкой и безответной любви к прекрасной альманийке?», – всё казалось само собой разумеющимся.
– Это обстоятельства, – ответил он неуверенно.
– Удача и заключается в том, чтобы обстоятельства складывались так, как нужно тебе! – назидательно сказала старушка.
– Купи амулет. Он поможет!
– Хорошо, я куплю! – согласился Брант. – Сколько стоит этот кулон?
– Это амулет. Он действует, только если в него верить!
Для тебя он бесценен, но я отдам его всего за триста эксов!
– Ничего себе! – поразился Брант.
– Ты думаешь, твоя удача стоит дешевле?
Виктор достал деньги и отдал старушке. Она вложила кулон с цепочкой в его ладонь и костлявыми пальцами заставила сжать его в кулаке.
– Помни, нужно верить и не стесняться этого. Одень его и носи! Никогда не снимай!
Женщина исчезла, словно её и не было, а Брант долго стоял в странном дурмане, не в силах собраться с мыслями.
Ночи в Флартопресте оказались шумными и неспокойными. Набережная гудела сотнями пьяных голосов, музыкой и взрывающимися фейерверками. Некоторые сверх всякой меры разгоряченные алкоголем солдаты ныряли в черную реку, другие же устраивали драку, не поделив миловидную проститутку. Можно ли назвать эту вакханалию весельем? Скорее, это был «пир во время чумы», коллективный порыв солдатской