Пар над ней —
вулканная спираль.
Это прорвало теплоцентраль.
Что за мелочь,
бандерша Москва,
прорванная девичья плева!
Я попал под злобную слюну.
Тоже мелочь.
Прорвало страну.
Горы прорвало.
С вершин поток —
бешеный кавказский кипяток.
Лопнул даже герб,
вроде нарыва.
Серп и молот рухнули с обрыва.
Это в заблужденье мир ввело.
Прорвало Россию?
Выр-ва-ло!
Франции не будет на Руси.
Словно выблев из окна такси
всех непереваренных свобод —
русский девяносто третий год!
Пьяный был социализм,
и капитализм наш пьяный.
Снова ямы завелись,
всех нас тянет в ямы!
Наша мама-мамочка —
яма-ямочка.
Я,
мы,
не могем без ямы.
Хамы
храмы
превращали в ямы.
Были БАМы —
стали ямы.
Господа и дамы,
все welcome в ямы!
И покуда я еще
не в могильной ямище, —
лучше в ямочке на щеке
в легком персиковом пушке
я свернусь калачиком,
кругленьким,
горяченьким.
А вот эта Яма Ямовна
выкопана так неграмотно
и совсем не по-людски
брошена среди Москвы.
Залита вся яма кипятком,
а вокруг земля —
за комом ком.
Где же хоть малюсенький барьер?
А простите,
где СССР?
Безбарьерность в совести людской.
Знак —
хотя б какой-то, —
а на кой?
Стали рыть.
Почти что докопались.
Не достали до трубы на палец,
но куда-то вдруг исчезли все,
растворились в матушке-Москве.
Было их тринадцать работяг —
лешеньки да гошеньки,
а забыли яму, как пустяк.
Никогошеньки.
Только начали вокруг палить,
и как! —
оказались все они в политиках.
Два большевистских старика
вскричали враз,
чуть заика…:
«Това…
впере…
на баррика…»
и доблестно,
хотя с трудом,
засеменили в Белый дом.
Мормышечник вдогонку им:
«Вас, коммуняк,
мы разгромим!»,
и, разводной подъемля ключ,
попер,
как Муромец, могуч.
Словно