Читал я в детстве много, упиваясь новыми открытиями, с головой погружаясь в яркую приключенческую жизнь героев. Обожал Драйзера, Мориса Дрюона, особенно серию романов "Проклятые короли», Гюго, Дюма, вообще, французскую классику, а также Толстого, Гоголя и всего Шерлока Холмса Артура Конан Дойла. А вот основную учёбу не жаловал, ходил в школу скрепя сердце, часто прогуливал, но был хваток и зарабатывал честные тройки. Любимыми предметами грезились – необозримая, пёстрая, вечно вращающаяся на глобусе география; палящая, пахнущая дымом и интригами история, уже тогда сдобренная «Баязетом» и «Моонзундом» Пикуля, ну и физическая культура – классика троечников. Ненавидел точные науки и русский язык, который ещё откликнется мне за нелюбовь, надаёт хлёстких пощёчин. Тяга же к чтению, к литературе будет со мной всегда и в будущем наставит меня на путь истинный, можно сказать, спасёт.
Однажды, как чёрт из табакерки, в мой тайник представился дед и сказал: "Васька, нечего лежать под кустами и мечтать о кренделях небесных! Иди вон смородину собирай и продавай на дороге проезжающим. Ведро – тринадцать рублей. Мне с ведра будешь отдавать двенадцать, рубль – твой». Сначала у меня не было особого желания лазить в жару в колючих кустах и собирать бесконечно мелкую и долгую ягоду: пока наберешь ведро, полжизни пройдет. Но потом приспособился: главное в этом нудном деле – закрыть дно, как только засыпешь дно, процесс шел веселее. Ещё веселее процесс пошёл с появлением в моей детской, но уже буйной на фантазию, голове радостно виляющей хвостом Виты с умными глазами.
Я вставал рано утром и ещё по прохладцу набирал два ведра, на это уходило три-четыре часа, затем бежал на трассу. Основными покупателями были туристы, едущие с озера Иссык-Куль, они брали смородину не торгуясь, да и прицениваться возможности не было, ближайшие мои конкуренты располагались на расстоянии. Я смекнул, что ведро не грех продавать и по четырнадцать, и даже по пятнадцать рублей, из которых два оседало в моём кармане, точно скроенных мамой по «Бурде» штанов. Под конец дня моя денщина составляла четыре-шесть рублей, в зависимости от того, сколько вёдер смородины я набирал.
К концу лета я заработал около ста рублей, ещё пятьдесят подарили родители на день рождения. И самым счастливым, уже осенним днём я бежал, пряча за пазухой дрожащую от дождя Виту, с родословной, умными глазами и хвостом. Тогда я понял, что цель в жизни нужна и важна, только ещё её надо хотеть, цель эту, а с хотением у меня никогда проблем не было.
Деды
Дед Семён, Семён Федотов, это дед по матери. Мама родилась поздним ребёнком у деда с бабой, разница с братом Анатолием пятнадцать лет, а со старшим Иваном все двадцать.
Каждое лето мать привозила меня с моим младшим братом Семёном, естественно, названным в честь деда, в него и пошедшим, на лето в село Кутурга (сейчас Кутургу) Тюпского района Иссык-Кульской области в Киргизии.
Село росло зажиточное, около трёх тысяч дворов, в основном русских, киргизов жило очень мало, что и понятно: Кутургу основали в начале двадцатого века крестьяне-переселенцы из Полтавской губернии, народ работящий и дельный. Жаркий климат с холодными ночами и земля – плодородное черноземье – оказались под стать трудолюбивым полтавцам, растёт, что угодно, палку воткни – зацветёт.
Дом деда на селе стоял первым, сразу после пшеничных полей, на улице Нагорной. Дом дед строил сам, потихоньку, пристройками, оттого он походил на кишку: две большие жилые комнаты, летняя и зимняя кухни, длинный-длинный коридор, уставленный вдоль стен бочками мёда, флягами с самогоном и прочей утварью до самого потолка. Этот коридор нам с Семёном всю жизнь снится: каждый день по наказу деда мы мыли полы в трёх водах, ругались до драк. Семён моет, я за ним с сухой тряпкой иду, а лапы остаются, всё ему непонятно было, что не мог я не топтать.
До последнего дед всё что-то строил: сараи, погреба, клети, амбары; всё засаживал и без того огромный сад и в соток десять огород, с помидорами, капустой, огурцами и картошкой. Позже дед разбил палисадник, засадил его грушами, часть ульев вместе с собакой Стрелкой переселил "на парадную".
Сколько помню деда Семёна, а помню только деда, бабушка умерла раньше, мы с братом её почти не застали, он всегда работал только на себя, занимался пчеловодством и самогоноварением, продавал колхозу яблоки, груши, смородину, картошку, мёд. Как это ему удавалось – для меня до сих пор загадочно. Во времена, когда большевики активно боролись с кулаками, силой и кровью сгоняли народ в колхозы, дед разживал своё хозяйство и спекулировал на носу у пролетариев.
Властный, суровый, твёрдый, хромал на правую ногу, ходил с костылём, но ходил при этом очень быстро, не убежать. В общем, деду было на внуков похрен, питались мы, чем бог послал, дед особо не мудрствовал на кухне: картошка, макароны, хлеб да мёд, ну и всё, что росло в саду и огороде. Один – единственный день, когда дед был к нам с братом неравнодушен – это суббота, день бани. Он заваривал травы в тазьях и па́рил нас, чёрных, как уголь,