Тебя, Россия,
вконец опутывали,
но не для рабства ты родилась.
Россию Разина,
Россию Пушкина,
Россию Герцена
не втопчут в грязь!
Нет,
ты, Россия,
не баба пьяная!
Тебе страдальная дана судьба,
и если даже ты стонешь,
падая,
то поднимаешь сама себя!
Ярмарка!
В России ярмарка!
В России рай,
а слез – по край,
но будет мальчик —
он снова явится —
и скажет праведное:
«Вставай…»
ГЛЯДИТ ПИРАМИДА
как тяжко, огромно,
сопя,
разворачивается «Аврора»,
как прут на Зимний орущие тысячи…
Глядит пирамида
все так же скептически…
«Я вижу —
мерцают в струенье дождя
штыки – с холодной непримиримостью,
но справедливость,
к власти придя,
становится несправедливостью.
Людей существо – оно таково…
Кто-то из древних молвил:
чтобы понять человека,
его
надо представить мертвым.
Тут возразить нельзя ничего.
Согласна,
хотя отчасти.
Чтобы понять человека,
его
надо представить у власти».
Проселками
и селеньями,
с горестями,
боленьями
идут
ходоки
к Ленину,
идут
ходоки
к Ленину.
Метели
вокруг
свищут.
Голодные волки рыщут.
Но правду крестьяне ищут
столетьями правду ищут,
столькие их поколения,
емелек и стенек видевшие,
до своего избавления
не добрели,
не выдюжили.
Идут ходоки зальделые,
все, что наказано, шепчут.
Шаг за себя делают,
шаг —
за всех недошедших.
Лица у них опухли.
Грудь раздирает кашель.
Жалобно просят обувки
несуществующей каши.
Высокие все идеи —
только пустые «измы»,
если забыты на деле
русские слезные избы.
И ветром ревущим накрениваемые,
по снегу,
строги и суровы,
идут
ходоки
к