Но однажды
листочки скомканные
я принес к ней в табачный дым.
А она:
«Вроде праздник не скоро…
Что – не к празднику?
Поглядим!»
То же скучное выраженье, —
мол, ни холодно,
ни горячо.
Вдруг затихла машинка:
«Женя,
а вы знаете – хорошо!»
…Стал я редко бывать в той редакции.
Просто вырос —
немудрено.
Были «ахи», были ругательства,
только это мне все равно.
Дорогая Татьяна Сергевна!
Я грущу о вас нежно,
сердечно.
Как вам там
в машбюро
покуривается?
Как вам там на машинке постукивается?
И несут ли стихи свои мальчики,
неумытые,
в синеньких маечках,
ожидая от мира оваций,
к Дню Победы и к Дню авиации?!
Одного мне ужасно хочется:
написать такое-такое,
чтоб спасало людей
в одиночестве,
будто тронула мама рукою.
Чтобы я вам принес эту штуку
на машинку
и с тем же дрожанием
я испытывал ту же муку
и за почерк,
и за содержание.
Чтоб затихло каретки движенье.
Чтоб читали еще и еще
и сказали мне просто:
«Женя,
а вы знаете —
хорошо!»
Бежит река
На музыку Э. Колмановского
Бежит река, в тумане тая,
бежит она, меня маня.
Ах, кавалеров мне вполне хватает,
но нет любви хорошей у меня!
Танцую я фокстроты-вальсы,
пою в кругу я у плетня, —
я так боюсь, чтоб кто-то догадался,
что нет любви хорошей у меня!
Стоит береза у опушки,
грустит одна на склоне дня.
Я расскажу березе, как подружке,
что нет любви хорошей у меня!
Все парни спят, и спят девчата.
Уже в селе нет ни огня.
Ах, я сама, наверно, виновата,
что нет любви хорошей у меня!
Град в Харькове
В граде Харькове —
град.
Крупен град,
как виноград.
Он танцует у оград
пританцо-вы-вает!
Он шустёр и шаловат,
и сам черт ему не брат.
В губы градины летят —
леденцовые!
Града стукот,
града цокот
по зальделой мостовой.
Деревянный круглый цоколь
покидает