Танец дыма. Ольга Раковецкая

а потом ещё раз прийти. А когда же я останусь?

      Пантомим грустно поплёлся домой. Да, в автобусе я праздновала свою грусть. Может, я в своей жизни часто смотрела на грустных людей и потому хорошо запомнила состояние и решила перенести его на себя, ведь всё это личное, интровертное, маленькое и беззащитное.

      Маленькое слово, что звучит довольно просто: семья. Мне не хватает тепла, и я ищу его там, где люди проще всего идут на контакт, там, где они работают почти постоянно. Вместе легко обсуждать события, произошедшие в мире, праздники, что наступили вдруг…

      Потом рождается момент очередного предела. Почему вдруг решаешь всё испортить – потому что не получаешь того, что даёт тебе обыкновенная семья: любовь без условий. Обыкновенная. Привязывая себя к ней, ты не убиваешь себя (ведь и так давно привязан, с рождения), ты отдыхаешь и чувствуешь безопасность.

      Как бы мне ни казалось, я не там, где хочу быть.

      Порой хочется снять комнату в бутик-отеле на одну ночь и представить себя гостем города. Лечь под огромное тёплое одеяло, включить телевизор на какой-нибудь банальной программе (как это было по вечерам после учёбы в своей семье), заказать в номер кучу вкусной еды и отключить телефон, чтобы никто не знал, где ты. Ты на пороге принятия важного решения, ты пытаешься начать что-то, в конце концов занята поеданием тыквенного супа и просмотром федеральных новостей, ты там, где никто ничего о тебе не знает, и кажется, скоро найдёшь новую семью.

      Но ты не бронируешь номер и не смотришь телевизор, продолжаешь вариться в котле своей гадости, так как однажды добавила в него испорченный ингредиент.

      Ты звонишь маме. И вы говорите, говорите. А потом ложишься спать, чтобы отдохнуть и немного не думать обо всём, что успело состояться.

      Сцена. Актёр не знает, когда выходить. Он смотрит вперёд, где ярко горят софиты, и мнётся, не понимая, что происходит и когда стоит сделать шаг.

      Актёр прячется в портьере бархатной, закрывает ей лицо, и он совсем один.

      Да простите его.

      Из жизни композиторов

      Человек существует в пределах своего тела (потому мы и называем сие человеком) определённое количество времени, а всё как один день. По сути, один день и не больше. У кого-то он закончится в девять утра, у кого-то – ближе к полуночи. Закон, по которому что-то вдруг обрывается, мне неизвестен. Потому я не знаю, к какому часу относиться с ненавистью или, наоборот, неистовой радостью, пока что мне всё нравится.