выстрелом из «мучителя»[10] отвалить кусок стены каменной крепости и запалить осаждаемый город калёными ядрами, а конницу вражью выкосить картечью. За пушкарями топала «посоха» – сотен пять обслуги пушкарского обоза, несколько тысяч крестьян, обмотавшись верёвками, помогали лошадям да волам тянуть подводы с тяжеленными бронзовыми и чугунными осадными орудиями. Далее белые одношёрстные кони везли телеги с красными лафетами – изобретением прадедов нынешних мастеров, псковских умельцев, всё артиллерийское дело изменившим! – и красными зарядными ящиками, с разной величины пищалями да гауфницами, в том числе первыми в мире нарезными пищалями. В обозе следовали и телеги с ядрами, картузами, жестянками разными – с затравками, свечками, фитилями, трубками для скорой стрельбы, натрусками, коробками, в коих носят пороховую мякоть. Вслед шёл приказ стрельцов, охраняющий грозную ударную силу царёва войска.

      И полетели Карлу Десятому в Речь Посполитую, риксроду[11] в Стокгольм, рискмаршалу Делагарди в Ригу тревожные донесения о числе и силе русских. Получив вести, срочно занялся приведением в порядок своих войск в Прибалтике Магнус Делагарди. Одно дело получать предупреждения о воинственных настроениях русских от шведских послов из Москвы, а совсем другое – конкретные известия о мощи наступающей армии. Увязший в польских делах король Карл особым указом возложил на опытного полководца, графа Густава Горна, оборону всей Швеции. Но, как это часто бывает, кому беда, а кому – радость.

      С ликованием восприняли новость о начале русско-шведской войны во многих европейских столицах. Датский король Фредерик видел в ней так нужную ему передышку, и надеялся: кузен Карл вынужден будет умерить свои аппетиты в отношении датских земель; бранденбургский курфюрст радостно потирал руки, понимая: подкреплений драчливый скандинав в ближайшее время не получит, можно готовить силы для решающей битвы. Полегче стало патриотам, храбро бьющимся со шведскими захватчиками в Речи Посполитой. И, конечно же, наступление русских было на руку императору Священной римской империи Фердинанду Третьему, который, прекрасно помня перипетии тридцатилетней войны и ещё не до конца очистивший свои владения от её распустившихся деток – солдатских шаек, промышлявших грабежом, страстно желал ослабления шведской армии. И даже голштинский герцог рассматривал эту войну как охранную грамоту своим землям – когда десятки тысяч бородатых варваров подчиняют Курляндию, врываются в богатую Лифляндию, в Ингерманландию – шведскому риксроду право, не до маленькой Голштинии! Голландцы и англичане расчётливо прикидывали: кто бы ни победил – они останутся в выигрыше, вытеснив шведских торговцев из Архангельска – кто ж будет иметь дело с врагом! С огромного русского рынка изгонялся опасный конкурент!

      Просто не знали, что предпринять, сидевшие с прошлой осени в Москве шведские послы. Их о войне русские власти даже не известили![12] Государственный советник барон Бьелке, маршал