– А все это потому, что кто-то, вместо того чтобы спать по ночам, чаи подозрительные распивает. С травкой! Вот мысли дурные в голову и лезут! – бодрым голосом сказала я. – Сейчас я принесу тебе твои капли, ты выпьешь их и ляжешь в кровать. А утром мы пойдём к врачу, и он скажет нам, что всё отлично и замечательно. Потому что иначе и быть не может.
Я говорила твёрдо и уверенно. И очень боялась, что за моей уверенностью мама разгадает страх. Дикий, парализующий страх, что всё будет не так уж и хорошо. Выматывающий душу страх потерять последнего своего близкого человека…
Не люблю клиники. Не любила их с детства. Нет, конечно, у нас был семейный доктор. Добродушный улыбчивый мистер Харгрейвс, который появлялся в доме, когда кто-то болел. Так что в клинике мне довелось побывать лишь дважды. Первый раз, когда я сильно расшиблась, свалившись с велосипеда.
А второй раз с мамой. Тот, второй раз остался в моем детском сознании невнятным смазанным калейдоскопом разрозненных воспоминаний…
Сирена скорой, мчащейся сквозь распластанный надвое поток машин, вцепившиеся в руль руки отца, безжалостный яркий свет приемного покоя. Суета врачей, белое лицо мамы с искусанными губами, бег за каталкой, что увозила ее по длинному коридору, закрывшаяся перед нами с отцом дверь. И долгие, бесконечные часы ожидания, наполненные надеждой и страхом, пропитанные тем особым запахом, что присущ только клиникам. Любым. Богатым, бедным… Запах лекарств, стерильной чистоты и отчаяния.
Никогда раньше не видела я отца таким растерянным и беспомощным. Это пугало до дрожи, до ужаса, холодом плескавшегося внутри, приковывающего к скользкому стулу. А потом усталый доктор и слова: «С вашей женой все хорошо. Но она не сможет больше иметь детей».
Помнится, тогда я себе по-детски уверенно пообещала, что никогда больше даже близко не подойду к клинике. Ни за что. Как будто это зависело от меня.
Увы, пришлось.
Мама осталась ждать за дверью. А я слушала то, что говорил доктор Стивенс, и никак не могла до конца осознать сказанное, уложить в голове.
– Диагноз невесёлый, понимаю, – кивнул он.
– Но мы же с этим можем справиться, да? – с надеждой спросила я.
– Да. Но необходима операция. Потом долгое лечение. А возможно, еще одна операция. Ваша страховка этого не покроет…
Ясно. Для операции нужны деньги. Большие деньги, которых у нас нет.
Перед дверью я немного задержалась, глубоко вдохнула, выдохнула, нацепила на лицо бодрую улыбку и вышла из кабинета. Мама сидела, вытянувшись в струнку на самом краешке кресла, будто боялась в нем потеряться. Маленькая, хрупкая… Прямая спина, в губах ни кровинки.
А глаза… В них не было жизни. Словно диагноз стал приговором и уже был приведен в исполнение. Горло свирепо сдавило, внутри все сжалось в ледяной ком страха. Полоснуло щемящей нежностью и… невольным восхищением. Моя истинная леди, ни звуком, ни жестом не выдающая того ада, что сейчас творился у нее внутри.
Я достану чертовы деньги.