Пусть даже на верную смерть.
Иннокентий застывает, оглядывая лица солдат и дожидаясь реакции, но солдаты молчат. Кто-то ест из котелка, кто-то действительно заслушался, и на миг даже пропадает смущение, а потом Семен, пригладив усы, подходит к юноше с серьезным лицом, ударяет по плечу так, что Иннокентий едва не сваливается, а затем вдруг начинает его трясти и громко рассмеивается.
– Ха-ха! Дрожишь еще?! Как там у тебя… юнец! Ха-ха!
Солдаты тоже рассмеиваются. Впрочем, они улыбаются по-доброму, зло не шутят, но Иннокентий видит все по-своему. Ему кажется, будто солдаты гогочут, как стая ворон, сердце от волнения колотится так, что в ушах звенит не меньше, чем во время боя. Иннокентий снова начинает дрожать, но выскакивает, хватает тетрадь, пыхтя от злобы, и скорее уносится прочь, желая только спрятаться подальше от всех.
– Ты смотри, юнец! – кричит ему вслед Семен, продолжая хохотать. – Как штаны стирать, никто не покажет! У нас тут таких нету! Ха-ха!
Иннокентий уже исчезает за кочкой, прыгнув в окоп, а смех усача резко обрывает молодой, живой и строгий голос.
– Отставить смешки, – раздается голос лейтенанта.
И Семен тут же оборачивается к молодому офицеру с недовольным выражением.
– А чего я сделал? – недоумевает он. – Чего, смеяться тоже уже нельзя?
Лейтенант хмурится, оглядывается и даже на миг застывает, видя, как все солдаты поглядывают на него с неприязнью. Он остается спокоен, вздыхает и снова оборачивается к усачу.
– Издевательств над другими солдатами я не потерплю. Это ясно?
Семен хмурится, тоже вздыхает и тоже отвечает спокойно.
– Так точно, товарищ лейтенант.
Офицер кивает, стоит еще миг, вновь оглядывается, а затем уходит.
День выдается спокойный и тихий. Шумят солдаты, все заняты какими-нибудь делами, везде суетливый шум, но после грохота первого боя уже кажется, будто стало тихо, едва замолкли пушки.
Солнце теплой лаской щекочет кожу, ленивый ветерок жаром скользит по щекам, а небо до самого вечера остается чистым. Только Иннокентия ничуть не радует ясная погода. До самого вечера он почти даже не шевелится, спрятавшись в окопе от глаз и боясь высунуться. Смех бойцов, запав в мысли, до сих пор терзает его сердечной болью и переживаниями, и весь день кажется юноше одним большим, тяжелым, протяженным мгновением.
– Эй! – зовет вдруг какой-то незнакомый солдат.
Иннокентий оборачивается, вырвавшись из омута пустых мыслей, и растерянно глядит на бойца, не понимая даже, к нему ли обращается солдат.
– Это же… это ж ты там, со стихами который? – улыбается незнакомец.
Иннокентий хмурится обиженно и уводит взгляд.
– Тебя там лейтенант зовет. Слышал? Эй!
Иннокентий оборачивается с еще более растерянным видом.
– Чего? – спрашивает он неуверенно. – Меня?
– А кого? Меня что ли? – сердится боец. – Ты же поэт, да? Да ты, я запомнил. Иди, говорю. Я и так тебя уже час бегаю ищу. Если лейтенант спросит, то я тебе передал, а остальное не моя забота.
Помявшись от недоумения, помедлив, Иннокентий встревожено,