Жак зажег вторую сигарету. С ней уже никаких проблем не возникло. Она уютно лежала в пальцах, напоминая Жаку об ощущениях давно прошедшей юности.
Сейчас выставка мебели, которая должна была состояться в середине февраля в Лейпциге, Жака абсолютно не волновала. Но тогда он не находил себе места – ему постоянно что-то не нравилось, и требовался взгляд со стороны. Дядя отказался даже смотреть.
– Я не для того отдал свою долю бизнеса брату, чтобы на старости лет его сын меня снова заставил смотреть на мебель! – сказал Клод, убирая раскрытые перед ним каталоги обратно в папку. – Не проси!
– Пожалуйста, просто взгляни один раз!
– Отстань! Грузи этим свою Софи!
– Не могу сейчас переписываться, теща следит за каждым моим шагом!
– Покажи их Натали! Она ж вроде не дура. Или вы не ладите?
– Мы нормально ладим. Не ссоримся. Общаемся по мере необходимости. И это уже много. Но я не хочу с ней ничего обсуждать.
– А почему нет?
– Она не понимает меня. Мы не близки с ней. Совсем.
– А кто понимает?
– Только ты и Софи.
– Знаешь, маленькие дети, когда несчастны, придумывают себе воображаемых друзей… Тебе не кажется, что твоя Софи из той же оперы? И в реальном мире ее не существует вообще!
– Еще как существует! Могу показать фото! Множество. Она – самая лучшая, самая добрая, самая красивая девушка на свете и понимает меня лучше всех! Она существует, дядя!
– Хорошо, но если так, то почему ты тогда не с ней?
– У меня семья…
– Жак, у тебя сын, который живет своей взрослой жизнью в другом городе, и жена, с которой ты даже мебельные каталоги обсудить не можешь. Про остальное вообще молчу. Это не то, что обычно называют счастливой семьей.
– Про счастливую я и не говорил. Мне страшно представить, какой скандал будет, если я захочу уйти…
– У страха глаза велики, – усмехнулся дядя. – А ты хотел бы?
– Я иногда думаю на эту тему, но…
– Чисто теоретически, – рассмеялся дядя Клод.
– Понимаешь, просто сейчас вроде наконец стало спокойнее. Мы как-то нормально сосуществуем. Не хочу напрягать. Тихо, и слава богу…
– Скажи еще, что хочешь спокойно доживать свой век… Тебе сорок пять лет, Жак, а рассуждаешь ты так, будто восемьдесят пять. Во мне и то больше жизни, чем в тебе…
– Ты всегда был молод душой, дядя. Я всегда тобой восхищался. Твоей смелостью. Я тебе завидую, на самом деле…
– Не надо завидовать. Надо