Нам бы встретиться – мирно жить.
Только мир бесполезно сказочный.
Невсамделишный. В голове.
Из одежды – очки да масочки
И прозрачного тела цвет.
А хотелось раздеть всю голову.
От неё что ни мысль – война.
Напридумано – лишь бы гордые.
Не встречайся.
Нет мира нам.
Ради твоих снов
Зачем всё это?..
Чёрный потолок
позирует для звёзд и иллюстраций
чужого сна,
где мой – родной – зрачок
мне не родной…
Но некуда деваться
от собственных кошмаров темноты;
и радуга из детства не спасает,
когда меня спасаешь
только т ы
в краю,
где я – бесстрашная, босая —
останусь миражом
твоей
звезды…
Порознь – значит, вместе?
Экономные мы, экономные.
Экономнее видеть не видевши.
Умирают влюбленные клоуны
на границе фантазий и финиша,
если встречи становятся роскошью —
расплатиться разбитыми грезами.
Просто розовый – это не броское.
И родится бордовое, грозное,
заливая вчерашнее, нежное.
Цвет наестся себя же до одури.
Пыль стеклянная с кровью помешана.
Птиц не слышно за резвыми скорыми,
если резвые сыщутся помощи…
…
Нам такие картинки не выдержать
в хлипкой раме трусливых обломовщин.
Экономным дешевле до финиша
расставаться
в Стране Вечно Помнящих…
Всё просто
Вот уже случилось так случилось.
Нечему ни плакать, ни смеяться.
Март – как беспризорный голодранец.
Не просил ни смерть себе, ни милость.
Просто существует потихоньку.
Выдох – украшение для вдоха.
Всё искусство… Да и слава Богу.
Даже если слава вышла горькой.
Но уже и горькое без вкуса.
Просто помнишь: есть такое слово.
А к нему всегда найдётся повод
Погрустить и там, где все смеются.
У кого-то март как три апреля.
А потом и замуж – недозамуж.
Может, сразу в дурку (ЗАГС?) пора уж,
Чтобы жизнь казалась веселее?
Да и ладно. Снова показалось.
Март давно весёлый и нарядный.
Просто вспоминать ему не надо,
Что весь мир – безумный голодранец.
Если не мелочиться
Твой ласковый голос давно не встречается с телом,
и тело моё отучилось тебя понимать.
Ну разве не мелочь?.. Услышать тебя – и опять
как будто обоих не в голос, а в кожу одели —
ту кожу, что любящий голос хранит с колыбели…
Вот так и врастают друг в друга свобода и плен
обоих миров, но пока в обрамлении вен,
где люди мелодию нежности трогать посмели.
Снова