Салон-магазин безнадежно пустовал. Продавщица да несколько модниц у прилавков с бижутерией. Нечаянно приблудила юная парочка, без интереса посмотрела на картины, тут же поторопилась удалиться на свежий воздух. Зато новоявленный старичок, с седенькой бородкой и клюкой в трясущихся руках, тщательно протер запотевшие очки, прикрыл ими слезящиеся глаза, с интересом огляделся по сторонам. Кажется, нашел предмет своих исканий. Пошмыгал носом, проверяя устойчивость визуальной экипировки, воззрился на красочное полотно в черной раме.
Рядом с экстравагантной картиной притулилась работа Вадеева под лаконичным названием «Озарение». Так, вспышка ярких красок, отдаленно напоминающая грозовое небо, расколотое солнечным светом. Вместо туч – неясные темные символы, очень похожие на танцующих уродцев Матисса. Даже есть автограф – короткий вензель с длинным прочерком. Ничего, художественная роспись – самая эффектная деталь в картине.
– Вы, наверное, художник? – деликатно обратился он к старичку.
– А?! – потянулся тот ухом к Вадееву. – Упаси бог! Я, молодой человек, профессиональный критик.
Может, и был. Ностальгия по изобразительному искусству не дает засидеться дома. Тоже страсть. Как, например, заядлый рыбак при отсутствии водоема начинает удить рыбу в собственной ванне. Так и этот.
– Ничего интересного! – намеренно категорично заявил Вадеев, пытаясь втянуть старика в беседу.
– Да нет же, молодой человек! – попался на уловку странный критик и продолжил рассматривать все ту же картину.
– Может, поясните?
– А как же! Так и скажу… – Старик уперся маленькими суховатыми ручонками на декоративно-сучковатую палку, заинтересованно повернул голову в сторону вопрошающего собеседника. – Хотя бы возьми эти две картины… Ну, что скажешь?..
– Трудно в двух словах, – сразу не нашелся Вадеев.
– То-то и оно, – примирительно прошелестел критик. – Сказать нечего. А ты не возмущайся. Вижу, ты – автор «Озарения». Боишься услышать критику, а хочешь… Да, хочешь! У меня-то, молодой человек, взгляд наметанный… Хорошая работа! И почерк свой… Тут ведь куда понесет. И озарение было. Вон сколько буйства. А вот с глубиной содержания… Ты не здорово серчай, а меня, старого, послушай.
– Понял! – вконец расстроенный, прошептал Вадеев. – Не хватает философии.
– Вот-вот, – обрадовался старик. – Я то же говорю: картинок много, а картин мало. Все поверхностно. Как живем, так и пишем. Хочется полегче да побыстрее.
– Ладно, пойду я!
– Да ты не серчай! – добродушно повторился старый человек. – И не критик я. Только поздно поумнел.
Вдогонку продолжаются разъяснения, но уже мало интересуют Вадеева. Наконец-то