А в моих краях – снега да лед,
и кругом метель стоит стеной.
А тебя хранит и бережет
песенка, придуманная мной.
«То ты друг сердечный, то недруг лютый…»
То ты друг сердечный, то недруг лютый,
то насмешник-бритва, а то жених.
Сорок тысяч братьев меня не любят,
ты один не любишь сильнее них.
Приводил к реке, где спокойна заводь,
где сквозь ветви ивы видна вода.
Обещал, что к лету научишь плавать.
Посмотрелась в реку – бледна, худа…
Разве я понравлюсь кому такая —
влет, по-настоящему, наяву?
Стылая вода по лицу стекает.
Я плыву, ты видишь? Смотри, плыву!
«Так ждала «сдай билет и останься…»
Так ждала «сдай билет и останься»…
Нет – так нет. И ни слез, ни обид, —
лишь в тревожно танцующих пальцах
непослушная пряжка звенит,
лишь под громкое boarding completed
отключу телефон. Насовсем.
Все разбито, забыто, зарыто.
Да, такси заказала. На семь.
Наспех кинула в сумку все вещи
да со вкусом спалила тетрадь.
И никто никому не обещан.
Спинку выпрямить, столик убрать.
«Путь начертан, да нам неведом…»
Путь начертан, да нам неведом.
Я не вместе – я рядом, следом.
В зной безводный, в метель лихую
стерегу, берегу, страхую.
Зубы стиснула и не ною.
Я не об руку – за спиною.
«Уезжай, не оставайся ни дня…»
Уезжай, не оставайся ни дня:
день прошляпишь – пропадешь навсегда.
Скорым поездом «Париж – Усть-Тырня»,
скорым поездом «не там – не туда».
Не оглядывайся. Только вперед.
Чай купи – а больше нет ни рубля.
Стукни ложкой, и стакан пропоет
эталонное хрустальное ля.
Рельсы-шпалы, вдоль путей тополя,
в подстаканнике трепещущий чай.
С новой строчки, с безупречного ля, —
соберись, хоть в этот раз не слажай.
Хабанера
Мурлычь хабанеру, бросай солдатне цветок, —
пусть взор оторвут от худых загорелых ног
и жадно сглотнут.
А где-то вдали по тебе наточили нож.
Ты знаешь, ты чувствуешь это. Да ну и что ж,
пока подождут.
Танцуй, с кем успеешь, – и с этим, и с тем, и с тем.
Не знает краев, границ, берегов и стен
прямая душа.
И танец пылает, и наземь летит цветок,
и ближе твой нож, и острей по тебе клинок,
и слаще дышать.
«Ни минуты заветной, ни часа, ни дня, …»
Ни минуты заветной, ни часа, ни дня, —
Перед богом-людьми не признаешь меня.
Но крапленою картой держи в рукаве
И постыдною мыслью крути в голове,
И отчаянным словом – рубя и грубя,
И последним