– А где ты родилась?
– А ты?
– С кем ты родился?
– В чем ты родился?
– Не знаю.
– И я не знаю.
– А если бы тебя привели в камеру для пыток и потребовали, чтобы ты сказала правду?
– Что именно?
– Ну, где ты родилась?
– Я бы ничего не сказала.
– А если бы они повернули рычаг?
– Я бы сказала, что не знаю.
– А если бы они стали спрашивать о подробностях: с кем родилась, в чем родилась, и опять повернули рычаг?
– Я бы заплакала, потому что, правда, не знаю.
Урна прижалась к Сокра, и несколько минут они шли и ни о чем не говорили. В пустой столовой для таксистов съели по пирожку и выпили по стакану чая.
– А ты видел когда-нибудь свою маму?
– С кем?
– Это не мой вопрос.
– И не мой.
– Как ты думаешь, какой меня видят прохожие?
– Где ты видишь прохожих?
– Пусть даже те, которых я сейчас не вижу.
– Те… немножко чеканутой.
– Почему?
– Потому что у тебя отрезан воротник.
– А тебе нравится мое лицо?
– Очень давно.
На следующих улицах уже стали попадаться прохожие. Стены домов были перепачканы. Упитанные балконы отягощали дома.
– Я хочу в другой город, – сказала Урна.
– В другой нас не пошлют, а если пошлют, то только матом.
– Я не хочу матом.
– Смотри, – сказал Сокра, – поставили еще одну будку.
Он показал на суфлерскую будку, в которой сидел дежурный и подсказывал прохожим, что им надо делать. Он цитировал строчки известных поэтов, и прохожие слушались.
– Давай перейдем на другую сторону, – предложила Урна.
– Зачем, послушаем, что скажет.
Из суфлерской будки: бе-бе-бе.
– Он принял нас за праздных гуляк, – сказал Сокра.
Из будки: ме-ме-ме.
– Может, убьем его? – сказала Урна.
– Зачем? Даже если тебе безнаказанно или наказанно разрешат сказать все, что ты хочешь, тебе есть что сказать? В сущности, все, что я говорю, я говорю себе, в лучшем случае – тебе.
– А в худшем? – спросила Урна.
– А в худшем тому, кто услышит. Только я за это не отвечаю.
– А это правда, что у тебя пришиты руки?
– Это правда.
– Хочешь, зайдем в церковь? – сказала Урна.
– Все равно, как ты хочешь.
– Представь себе, например, культ бутылки, – сказала она, – святят бутылки, зажигают около них лампадки.
– Ну и что? – сказал Сокра. – Все это условности.
– Тогда бы ты ходил в церковь?
– Я же говорю, что это ничего не меняет: и ходил бы, и не ходил. Так зайдем?
– Нет, – сказала Урна.
– Тебе что, грустно? – спросил Сокра. – Пойдем в библиотеку, уже совсем рассвело. Кто это сажает колючки на улице?
– Мне так хлебушка