– Июль, июль! Пришел Июль!
– Июль? Это что же, новый месяц? – говорила она, стараясь высунуться из окна.
– Так точно! – отозвались на ее вопрос и постучали.
Голос и стук был громче, чем у воробья, поэтому Калошка сказала:
– Здравствуйте, новый гость! Не зайдете ли в гости? Кошки нет.
– Нет, кошки, нет! Тук, тук! Знаю, видел. Тук-тук! – в окне появилась красно-черная голова с белыми украшениями.
– Я – Калошка. А вас, простите, как величать?
– Дятел мы. Санитар. Деревья оберегаем, от червяков, жуков.
– Червяков. Как же знаю. Видела. Они мне про июнь говорили. А сейчас, я слышала, новый месяц. Июль кажется?
– Ага! Второй значит, «макушкой лета».
– Как интересно. А какой он, июль этот?
– Июль или липень, липец, страдник. Это от того, что цветут липы, и дикие пчелы собирают в густых лесах запасы меда. Иулий, он, значит, в честь Юлия Цезаря, ну, у Римлян. У нас же, в старину он назывался, как и июнь – червень – от плодов и ягод, которые, созревая в
июле, отличаются особенною красноватостию, не простой, червленой краснотой.
– Как интересно! А страдник отчего?
– Так тут все понятно. Это же от страдных летних работ. Кто-то еще и «грозником» кличет – от сильных гроз.
– Сильных гроз… – повторила Калошка. Хотела было уточнить, да не у кого уже было. Тук-тук раздавалось все дальше и дальше.
И снова Калошка погрузилась в ожидание, заглядывая в окошко, да поджидая Кошку, чтобы найти ответы на возникшие вопросы.
Приключение 7
Ночь была темной, даже без холодного света Луны, которой так любила любоваться Кошка. Калошка не могла даже разглядеть, пришла ли ее подруга. Вдруг прогремело нечто ужасающе громкое, засверкало, разрывая небеса, и забарабанило по стеклу. Калошка задрожала, собралась было позвать Кошку и попросить убрать ее с оконца, подальше от разыгравшейся стихии, как деревце, веселившее ее и уберегающее от ярких лучей солнца, ударилось о стекло, просунулось одной веткой внутрь, захватило ее и вытянуло наружу. Повисла Калошка на верхушке дерева и принялась болтаться вслед за ветками, по воле бушующего ветра. Полил дождь, хлесткий, достаточно холодный и Калошка обрадовалась, что сделана из такой замечательной, прочной резины, которая не рвется. Крепко сидя носом на ветке, она и крутилась и болталась, и как на качели-лодочке, то взлетала, то опускалась. Вновь кружилась и болталась. Ровно до тех пор, пока буйный ветер не решил сыграть с ней злую шутку. Прилетел, наклонил дерево так, что оно согнулось пополам, но гордо сопротивляясь, выпрямилось с силой. И полетела наша Калошка, далеко-далеко от дома. Попала в лужу воды и поплыла, уносимая ею.
Плыла долго, до самого рассвета. А когда гроза улеглась, да дождь, излив лишнее, стих, уперлась в корягу, сломанного дерева и спряталась в его листве, мечтая об одном, скорее бы понять, где она и узнать, у кого угодно, как вернуться на чердак, чтобы дождаться Зимы. Ведь осталось