Разумеется, я не смог бы ничего сделать, если бы не опирался на прочный фундамент профессиональных исторических исследований и воспоминаний очевидцев. Небольшая часть из них приведена в библиографическом списке. Вместе с тем особо я бы хотел поблагодарить заведующую научно-исследовательским отделом музея боевой славы Третьего ратного поля России в Прохоровке Бородину Светлану Васильевну за доброжелательные и ценные замечания. Это позволило исправить ряд фактических ошибок, допущенных в первом издании, и, без сомнения, помогло более достоверно реконструировать события давно ушедших дней.
Моим сыновьям
ОТ АВТОРА
Удивительно, насколько сильно иногда могут изменяться взгляды, внутренний мир человека в течение его жизни! Иногда кажется, только имя то же, да внешнее сходство сохранилось, а человек – совсем другой…
Мои отношения с отцом складывались непросто. Когда я родился, отцу было сорок два года, так что неудивительно, что между нами всегда была большая дистанция и недопонимание, просто в силу очень большой разницы в возрасте. Но кроме возраста на наших отношениях сказывались особенности наших характеров.
Первый конфликт с отцом врезался в память на всю жизнь, и, как мне кажется теперь, он оказал определяющее влияние на основу моего мужского естества. Мне было тогда лет 6—7, мы с ребятами построили во дворе нашей хрущевки горку, не горку – холм из снега. Зимы в Предуралье всегда были снежные и способствовали воплощению детских архитектурных фантазий. Кто-то предложил игру «Царь горы», условия которой очень просты: тот, кто быстрее заберется наверх и спихнет всех вниз, тот и есть царь горы. Ребята в компании были чуть постарше и мало знакомы мне, так как наша семья совсем недавно переехала сюда из коммуналки. Но я с щенячьим восторгом принял участие в возне, которая закончилась предсказуемо: кто-то из старших ребят неловко двинул меня по носу, а когда я разревелся, вся компания высказалась в том духе, чтобы я шел куда подальше. Размазывая кровь и сопли, с плачем: «Папе скажу!», я бросился домой. Распахнув настежь входную дверь, захлебываясь от слез, я как мог обрисовал ситуацию выскочившим навстречу мне родителям, требуя защиты и поддержки. С трудом поняв, в чем дело, отец сердито сказал: «И что, я теперь всегда буду с тобой ходить? Возвращайся назад и разбирайся сам!» – «Анатолий! – укоризненно сказала мама, просительно глядя на него. Но поймав гневный взгляд отца, засуетилась: – Подожди, я сейчас оденусь…» – «Сиди!» – рявкнул отец и вытолкал меня за дверь. Мама только растерянно опустила руки. Она лишилась родителей в раннем детстве, выросла в людях, в маленьком поселке спецпоселенцев-лесозаготовителей в уральской тайге. Во время семейных застолий она неизменно присаживалась за самый краешек стола и, лишь чуть пригубив рюмку, тут же бежала на кухню за закусками либо чистыми тарелками. Не в ее характере было перечить отцу.
У меня перехватило дыхание от обиды и жалости к себе, после чего слезы с новой силой хлынули из глаз. Спустившись вниз, я долго стоял, выглядывая на улицу через щель и не решаясь открыть входную дверь. С трудом собравшись с духом, я вышел из подъезда и, еле передвигая ноги, опять поплелся к горке. «Смотри-смотри, отца ведет!» – как-то слишком возбужденно закричали пацаны. Видно было, что они ждали и побаивались дальнейшего развития событий. Увидев, что я один, мальчишки удивленно замолчали и наблюдали за моим приближением. Подойдя к ним, ни на кого не глядя, я забрался наверх и со всей силы толкнул в грудь своего «обидчика». Потеряв по дороге шапку, тот кубарем скатился вниз, слезы выступили у него на глазах: «Ты что?!!» – «Я – царь горы! Ну, давай! Давай играть! Сталкивай меня вниз!» – в отчаянии, охваченный чувством, что терять уже нечего, стал кричать я. «Ты что, псих? Ребята, пошли отсюда! Ну его, он псих!» – вся ватага удалилась, с опаской оглядываясь на меня. Надо признать, что после этого случая никогда больше, даже спустя годы, никто во дворе не пытался меня задирать или обижать, даже когда я подростком поздней ночью возвращался домой один мимо подвыпивших бренчащих на гитаре ребят. Ну а в моей душе надолго поселилось чувство глубокой обиды и отчужденности, которое только усиливалось с годами.
Помню удивленное и раздосадованное