Рома и крови!
Пусти мне кровь, мой беспризорный Джокер,
И окропи проигранные карты.
Всё дело – в страхе, а всё тело – в шоке;
Мы не рабы, но и не Бонапарты.
Кто морю мил, тот небу ненавистен —
Война стихий в стихийной свистопляске.
Чтоб избежать её пропитых истин —
На оба глаза чёрные повязки.
На беду, на века
Нам всем отшибло покой,
Но море стало рекой,
И нам опять не остаётся ничего, кроме
Рома и крови!
(Сухой закон – для тех, кто не болел
Морскою болезнью.)
У жизни – дно, где у бутылки – пробка.
Пират без корабля – что поп без паствы.
Не щёлкай клювом, мой трофейный Попка,
Лети к своим – пусть гибнут за пиастры!
И стоило всю жизнь сидеть на шиле
И корчить то борьбу, то паранойю,
Чтоб эти твари залпом положили
Пятнадцать членов на сундук со мною!
На беду, на века
Нас всех накрыло водой,
И солнце стало звездой,
И нам опять не остаётся ничего, кроме
Рома и крови!
ОДИССЕЙ И НАВСИКАЯ
Пока Пенелопа вязала носки,
Еженощно их вновь распуская,
На том берегу быстротечной реки
Одиссей повстречал Навсикаю.
Навсикая сказала ему: «Одиссей!
Возвращение – лишь полумера.
Оставайтесь со мной – быть вдвоём веселей.
Почитаем друг другу Гомера».
И стекла со страниц типографская мзда,
Надорвав путеводные нити,
И магнитною стрелкой морская звезда
Задрожала в грудном лабиринте.
И рискнул Одиссей сделать медленный вдох,
И, забывшись в прекрасной атаке,
Опроверг каноничность сюжетных ходов…
А тем временем там, на Итаке,
Пенелопа плела ариаднову нить,
Ахиллесовы дыры стараясь прикрыть,
Но, сизифов свой труд
Распуская к утру,
Понимала: ничто не поможет!
Не вернёт Одиссея драконовый зуб,
Не убьёт Одиссея горгоновый суп,
Не взойдёт тот посев, если разве что Зевс
Обстоятельств пристрастную сеть
Не переложит!
Но и Зевс был не в силах распутать любовь —
Так уж мир был самим им устроен.
Только тот, кто своих уничтожит богов,
Может стать настоящим героем.
И, приняв этот тезис как истинный дар,
Одиссей наплевал на иное —
Лишь вдыхал семизвучный гортанный нектар
В колоннадах царя Алкиноя.
Даже в ставке Аида не знали, чем крыть,
В перископ увидав Одиссееву прыть,
И Олимп с этих пор
Стал не больше, чем хор, —
Рабский хор на правах иноверца.
Одиссей промышлял по законам ветрил —
Он своими руками свой эпос