Собачьи похороны. Алексей Резник

на каждом своем нетвердом шагу норовя завалиться на бок и пьяно захрапеть на весь полутемный загаженный подъезд. «Вот так да!» мысленно воскликнул я, поочередно изумленно вглядываясь в совершенно хмельные, налитые кровью глаза сначала дога, а затем кавказца. «Там видно и вправду, чудеса настоящие творятся! А ну-ка скорее наверх!» во мне внезапно заговорило чисто журналистское любопытство.

      На площадке пятого этажа оказалось довольно многолюдно, причем я по-прежнему, что и на улице возле подъезда, старался никому из собравшихся не смотреть в глаза. Стоявшие отдельными группками люди негромко переговаривались между собой и до меня долетали отдельные бессвязные отрывки разговоров: «… Ой-ой, и не говорите, Ольга Николаевна – бедный Валтасарчик! Какая ужасная смерть! Говорят он не переставая выл трое суток – морфий помогал максимум на тридцать минут!…»; «…Паша – добрая душа, не дал „усыпить“, все надеялся до последней минуты на чудо…»; «…Да нет, Сергей Сергеевич – отец Себастьян сумел их успокоить, Лика бедняжка хоть не так сейчас убивается, а то смотреть страшно было!…»; « … Нет – я для своего Бэма уже давно держу, чтобы так, если что не дай Бог случится, не мучаться ему, стрихнин!… … – Эвтаназия и «пурккуэрц» несовместимы, Павел Васильевич! Если бы Павел усыпил Валтасара, он сразу бы перестал быть «пуркуэрцем», к тому же очутился бы на самых нижних уровнях собачьего Ада! «Собачье крещение» – великая тайна, Павел Васильевич!»… Обрывки несомненно сумасшедших разговоров сами назойливо лезли мне в уши, и я бы много дал, чтобы их не слышать, но в нешироком пространстве лестничной площадки от них не было спасенья.