Дети единорогов: Дневник Первого. Кристина Лисовская

сидеть в ежовых рукавицах, постоянно осуждая себя за желание людской крови, как это делаю я, либо выкручиваться гаданиями да кровопусканием, как это делает Сэм, либо доводить себя до состояния животного воздержанием, чтобы в конечном итоге не выдержать и всё равно убить? Ты согласен вечно скитаться и скрывать свою сущность? Ради такой земной жизни ты готов отказаться от вечной и блаженной загробной?». И это я умолчал о парочке менее значимых неприятностей: невозможности бегать при других людях, и вонь от большинства из них, если будущему проклятому повезло родиться с Сэмовой кровью, хотя этот пункт всё же позже начинаешь воспринимать скорее, как плюс, чем минус: гораздо меньше соблазнов. Я спросил, рассыпались ли люди в благодарностях, после того как дело было сделано, на что Сэм не ответил однозначно и сказал, что об ощущениях таких проклятых (ну не кажется мне подходящим слово «одаренных») нужно спрашивать спустя месяц, а лучше – несколько лет. Он им даже ничего не подсказал с высоты своего опыта, и в этом у него тоже с совестью всё в порядке: «Ну, а зачем, если существуют люди, которые действительно считают наше проклятье даром, пускай переживают его в полной мере, также как мы», – я упростил, но суть такова. Я сказал Сэму, что если он таким расчетливым образом хочет узнать, может ли человек иначе воспринимать то, что случилось с нами, нужно выждать лет десять как минимум, и это его расстроило.

      Всё, что сочетает в себе одновременно Лялю и наше проклятие – для Сэма очень большая мозоль. Он сам понимает, что даже если выяснится, что кто-то мечтает о нашей участи, то это ничего не скажет нам о той, чей взгляд на жизнь во многом необычен. Лучше всего рассказать всё Ляле и исходить уже из её мнения, а до этого даже не рассматривать такую возможность. Мне при любом раскладе кажется плохой идеей проклинать Лялю, но у меня не получилось найти в себе силы, чтобы даже заикнуться об этом Сэму, также как и у него их не хватает на то, чтобы в ближайшее время раскрыть правду. Это тоже паршиво, нет смысла оттягивать неизбежное, так Сэм привыкнет к жизни, где у него под боком любимая женщина, и в случае неприятия с её стороны или, возможно, даже злобы и обиды, всё может обернуться трагедией. С другой стороны, он прав в том, что какой бы хорошей девушкой не была Ляля, мы не так много знаем о ней, чтобы сознаваться в подобных вещах, такой шаг может кончиться очень плачевно и для нас, и для тех, кого мы прокляли. Наверное, можно считать, что нам удалось прийти к единому мнению, главное – поймать момент, в который мы сможем обойти обе описанные проблемы.

      Я ещё при первой встрече после нашей ссоры сказал Сэму, что не хочу ничего знать ни про ритуалы, ни про любые другие опыты, которые происходили, пока мы не общались. Сегодня так уж получилось, что тема коснулась их, да и нужно было как-то уйти подальше от грустных дум о Лялиной судьбе. Я поспрашивал по этому поводу, и мне открылось несколько интересных моментов. Во-первых, единороги могут быть жестокими. Сэм проклял с рождения слепую девушку, к ней не вернулось зрение,