Он по-прежнему её фотографировал. Делал макроснимки: глаза, губы, волосы, профиль на фоне унылой природы. В этих снимках он находил успокоение. И поэтому соглашался сделать лишний круг по парку, и не так сильно сжимал её руку.
Вечерами она работала над сборником, он или читал её рукописи, или какую-нибудь книгу, которую точно не дочитает. Она писала и думала, что он становится невыносимым. Боялась ночи, боялась холода. Доставала с верхней полки тёплую пижаму. Он криво усмехался. До утра эти вещицы вряд ли доживут.
Вечером они никогда не зажигали верхний свет, обходились светильниками. Он говорил, что когда ослепнет, не сможет найти к ней дорогу и перестанет её мучить. Она в ответ молчала, не зная, как к этому отнесётся. Этот месяц – ад. А как же те, что были до?..
Утром на её теле плеяды синяков. Она просыпалась с одной мыслью: «Холодно». Потом смотрела на него, на длинные дрожащие ресницы, бледные растрескавшиеся губы, белую кожу, потемневшие, почти черные россыпи веснушек. Он был так же прекрасен, лишь красота его теперь другая – холодная, тёмная, опасная.
Он резко открывал глаза и долго, пристально смотрел, изучал каждый изгиб спины и бёдер. Она ёжилась, закрывалась одеялом.
– Прости.
Он больше не вспомнит ночь, не извинится, не постарается загладить вину. Брошенное утром слово – большой подвиг и большое преодоление, когда внутри скрипят зубами демоны. Он старался им сопротивляться. Она ему помогала.
Однажды – в тот день солнце встало рано и светило по-особенному ярко – он проснулся раньше неё, сварил кофе, принёс ей завтрак. Она надолго запомнила тот день: они что-то пекли, смотрели длинный сериал про любовь, смеялись безостановочно. Она не верила их счастью, думала, он наконец справился, изменился навсегда.
А ночью его демоны вернулись.
Несмотря на холод, он выходил курить на балкон. Надев поверх водолазки и свитера куртку, упросив её накрыть его пледом, он подолгу стоял, выпуская изо рта облачка серого дыма. Она всегда выходила с ним, в забавной шапке с помпоном и вязаными варежками. Не отрываясь смотрела на его лицо и думала, какая странная, неправильная, нездоровая эта любовь. Их любовь.
В этот день всегда было пасмурно. Он вставал очень рано, подходил к окну, рассматривал объятые мраком голые деревья, мрачные дома, серо-синее небо с мигающими звёздами. Стоял так, пока не показывалось солнце, не разливало кровью по небу свой холодный безразличный свет.
Тогда он возвращался к кровати, осторожно садился рядом с ней. За этот месяц она менялась, становилась его отражением. Полная жизни раньше, она теряла румянец и переставала улыбаться во сне. Это он забирал её жизнь. Забирал каждый год.
Синяки от его пальцев, искусанные им губы, засосы на шее и ключицах… Каждый год. Иногда даже на одних тех же местах. Он калечил её.
Калечил не только тело, но и душу. Она теряла какой-то внутренний свет, гасла, больше не смеялась над глупостями. И всегда в этот день – в день, когда её нужно было оставить – он боялся, что когда вернется в следующий раз, то не