И тут я увидела – он откровенно обрадовался.
Нетрудно было догадаться, почему.
Я про себя усмехнулась – что значит честь мундира. Ну конечно же, тот юный и взъерошенный охламон, которого описывала мне Соня, вряд ли впопыхах облазил все парадное, даже по времени не получалось. Он беседовал с Соней в два часа ночи, а в половине третьего уже нагрянул пугать мамашу с отчимом. Конечно, может быть и такое – он сперва устроил у них переполох с валидолом, а потом понесся искать следы в подворотне. Но логичнее предположить, что он едва сунул туда нос, ничего не обнаружил и сообразил, что драчка-то была совсем в другом месте. Впрочем, сложная это штука – милицейская логика, мне ее не осилить.
Однако напротив меня сидел человек в кителе, смотрел сладкими турецкими глазами, которые мне нравились все меньше и меньше, и ждал, что я еще скажу ему хорошего.
– Из всего этого следует, – сказал я, – что Розовскую ждали. Стоя в подворотне, можно видеть, как она подходит к дому, оставаясь при этом незамеченным.
– А может, это и не ее вовсе ждали, – заметил он. – Может, просто пьяный искал приключений на свою голову.
– Когда пьяный пристает к женщине, он не с того начинает, чтобы придушить. Он сперва с разговором лезет, – со знанием дела ответила я. – И пьяный не шепчет жертве, когда она хрипит и выдирается, совершенно трезвым голосом; «Ну, тихо, тихо, я тебе еще ничего не сделал!»
– Это вам Розовская сказала?
– Да. Она и вашему коллеге сказала, что запаха водки не было.
– Может, наширялся? – предположил он.
– Может, и наширялся. Если вдуматься, какая разница? Вам ведь все равно, кого искать – пьяницу или наркомана, лишь бы найти этого мерзавца.
– Трудно его будет найти, – сообщил мне этот человек в кителе даже с каким-то удовольствием. Мне кажется, он с трудом удержал торжествующую улыбку. – Примет никаких. Выше среднего роста мужчин много. Вот если бы Розовская запомнила какую-то деталь… (тут он задумался). Ну, татуировку, что ли?..
Я даже встряхнулась – не снится ли мне эта чушь?
– Примета-то на нем была, – со вздохом сказала я, – но, скорее всего, заросла. У Сони маникюр потрясающий, она ему всю левую руку изодрала ногтями. У нее под ногтями кровь осталась. Там у них, на загнившем Западе, давно бы эту кровь выковыряли и хоть группу установили.
– Ах, на Западе? Хм… На Западе – конечно…
И я поняла, что сейчас он начнет аккуратно выдворять меня из кабинета. Конечно, запишет показания, я прочту, исправлю грамматические ошибки и вставлю куда нужно полдюжины запятых. И он выглянет в коридор – там его наверняка уже ждут. Или посмотрит на часы и вспомнит что-то срочное.
Записывая показания, он уточнил детали – во что была одета Розовская, какие вещи просила принести в больницу, не знаю ли я в лицо и поименно ее личных