Перекресток в центре Европы. Мария Дмитрова

белесые бровки вовсе не придавала ей очарования, а эта гримаса обычно не покидала ее лица целый день. Ей хотелось казаться требовательной и строгой, но маска надменного превосходства, которую она нацепляла по любому случаю, выглядела скорее потешно, чем строго. Пани считала необходимым «не давать спуску» помоцной силе, и устраивала разносы по самому ничтожному поводу. Однако обычно ее замечания выглядели глупыми придирками, и на кухне никто, включая подчиненных, не воспринимал ее всерьез. Ну, как можно воспринимать всерьез человека, упорно являющегося на работу в гольфах разного цвета? Или с сережкой только в одном ухе? Или с забытым бигуди на затылке? Про одежду, напяленную, видимо впопыхах, наизнанку, и упоминать ни к чему.

      Проявления склероза пожилой пани все принимали снисходительно, вежливо и почтительно указывая ей на очередной неожиданный изыск в одежде или прическе. Она всегда очень удивлялась, ахала и немедленно устраняла досадную оплошность. Игривые предположения, что непорядок в одежде является следствием бурной личной жизни, всегда вызывали интенсивный клубничный румянец. После подобных замечаний, отвергаемых с кокетливым негодованием, у пани заметно поднималось настроение. Эти события служили всей кухне развлечением, а к пани Андулке относились, как к городской сумасшедшей. Она, в общем-то, была неплохой теткой, абсолютно безвредной и беззлобной, ну, может, несколько чудаковатой.

      – Дэйте уж мне покой! (Оставьте меня в покое), – было ее любимой фразой, и с легкой руки, самым ходовым выражением всего персонала.

      – Оставьте меня в покое, – копировала скрипучие интонации Софа, когда пани Андулка особенно входила в начальственный раж.

      «Пунктиком» начальницы были моющие средства. Она считала, что ее подчиненные слишком расточительно их используют, и всегда бывало трудно допроситься поменять пустой флакон. Пани выдавала их с таким видом, словно это была ее личная собственность. Она бесконечно их пересчитывала, ее душевное равновесие находилось в прямой зависимости от количества этих бутылочек. Она старательно прятала и перепрятывала свои сокровища, иногда намертво забывая, куда же пристроила их в очередной раз.

      Однажды, по ошибке, вместо уксуса она влила в готовящееся блюдо изрядную порцию моющего средства. Ну, перепутала: поставила на место, где всегда стоял уксус свои ревностно оберегаемые бутылочки. И плеснула, не глядя. Пришлось срочно вносить коррективы в меню и сочинять на скорую руку что-то другое. Блюдо, покрывшееся непредусмотренными технологией пузырями, радостно вывалили в канализацию. К Юлькиному удивлению, ни у кого это не вызвало неудовольствия, все только посмеялись, а пан шеф ограничился тем, что строго погрозил изобретательной поварихе пухлым пальчиком из своего стеклянного чертога.

      У пани была собственная система расходования этих средств. Она бесконечно их разводила, иногда до такого состояния, что первоначальный цвет еле угадывался. После подобных манипуляций средство наотрез отказывалось